Москва, 20 сентября 1812 г. Худ. А. Адам
В 19-м бюллетене Великой армии, подготовленном, вероятно, вечером 16 сентября, Наполеон наконец-то представил, хоть и в несколько преувеличенном виде, истинную картину случившегося, возложив вину за пожар на московского главнокомандующего: «Русский губернатор, Ростопчин, хотел уничтожить этот прекрасный город, когда узнал, что русская армия его покидает. Он вооружил три тысячи злодеев, которых выпустил из тюрем; равным образом он созвал 6 тыс. подчиненных и раздал им оружие из арсенала». «Полная анархия охватила город; пьяное неистовство захватило дома, и полыхнул огонь. Ростопчин, издав приказ, заставил уехать всех купцов и негоциантов. Более четырехсот французов и немцев также подпали под этот приказ; наконец, он предусмотрел вывезти пожарных с насосами: таким образом, полная анархия опустошила этот огромный и прекрасный город, и он был пожран пламенем»[950]. Эту картину Наполеон, перескакивая с одного вопроса на другой, и вновь обращаясь к пожару и его организаторам, продолжил развивать и в следующем, 20-м бюллетене. По тому, как автор пытался убедить не только общественное мнение, но и себя самого в том, что московский пожар не изменил общей ситуации, в нем явственно ощущается растерянность и ошеломленность случившимся.
20 сентября император французов пишет письмо Александру I: «Прекрасный и великий город Москва более не существует. Ростопчин ее сжег. Четыреста поджигателей схвачены на месте; все они заявили, что поджигали по приказу этого губернатора и начальника полиции: они расстреляны. Огонь в конце концов был остановлен. Три четверти домов сожжены, четвертая часть осталась. Такое поведение ужасно и бессмысленно»[951]. Текст этого письма отразил многое из того, что происходило в Наполеоне: он опасался, что Александр (а возможно и общественное мнение европейских стран) может возложить ответственность за пожар Москвы на французов, он надеялся как можно скорее получить свидетельства от русских о возможности мира, он был в неопределенности в отношении своих собственных планов. Но за всем этим видится и еще одно: растерянность европейца, столкнувшегося с «азиатским варварством». Несмотря на свои заявления накануне и в ходе войны о дикости и «неевропейскости» русских, разумом сознавая пропасть между представлениями и образом действий русских и западноевропейцев, Наполеон все же оказался не готов столкнуться с этим в действительности.
О том, что реакция Европы на пожар Москвы определенно занимала Наполеона, свидетельствует и его письмо от 21 сентября Марии-Луизе. Он просит ее, во-первых, написать своему отцу австрийскому императору Францу I об оптимизме, который, как можно понять, излучает ее муж, находясь в Москве, а, во-вторых, передать Наполеону слухи, которые ходят в Париже по поводу последних событий в России[952].
Пожар русской столицы окончательно развеял все иллюзии солдат Великой армии в отношении «русской цивилизации». «Бешеные сами уничтожили свою столицу! В современной истории нет ничего похожего на этот страшный эпизод. Есть ли это священный героизм или дикая глупость, доведенная до совершенной крайности? Я придерживаюсь последнего мнения. Да, это не иначе как варвары, скифы, сарматы, те, кто сжег Москву», — записал 21 сентября Фантэн дез Одоард[953]. «Все мертво, — записал Фантэн дез Одоард 17 октября. — Эти дворцы, очищенные от мебели, как и от жителей, не издают иного звука, кроме звука ваших шагов. Это то же, что Геркуланум и Помпеи, когда они предстают перед иностранцем. Только время от времени мельком покажется один из тех людей из числа русского населения, которые живут между нами в надежде получить часть добычи. Покрытый лохмотьями, со своей длинной спутанной бородой, он возникает в этом безлюдье как призрак, и при приближении француза, боясь быть ограбленным, он исчезает как видение»[954]. Об оставшихся в Москве русских жителях Кастеллан пишет не иначе, как о рабах, которые грабили покинутые дома[955]. «Русские — ужасные варвары. Население бежало все без остатка», — пишет Борвот своей жене[956], «…вокруг нас на 50 льё пустыня в стране холода. Я вас уверяю, что обыватели одеты в овчины…» — повествует Ф. Шартон, прикомандированный к администрации фуражирования[957]. «…люди, которые здесь живут, не заслуживают ни малейшей жертвы. Они имеют вид настоящих дикарей; нет ни одной приятной фигуры», — отмечал некто Итасс[958]. «Уверяю тебя, что женщины у этих дикарей им под стать, — пишет своей жене в Париж помощник военного комиссара Ф.М.П.Л. Пенжийи Ларидон 14 октября, — и что до нашего вступления в Россию мы никогда еще не созерцали такого ничтожного количества миловидных женщин»[959]. В окрестностях Москвы французам, оказавшимся в «стране варваров», приходилось еще хуже: «Здесь абсолютная нищета, — писал курьер главной квартиры Бастье, — которая только может быть в стране пустыни, где нет ничего, кроме огня и пламени, которые, уезжая, нам оставили эти русские канальи. Нет ни дома, чтобы получить кров, ни соломы для бивака; прибегаешь к мародерству… чтобы не умереть, и часто выезжаешь на дорогу, более ориентируясь по трупам»[960]. Госпитальный чиновник из Можайска писал на родину: «Скрытая война вооруженных крестьян под командой их господ изводит наших фуражиров, наши конвои, наших путников, нам приходится еще хуже, чем армии; они нас лишают фуража и пропитания»[961].
950
19-й бюллетень Великой армии. Москва, 16 сентября 1812 г. // Napoleon I. CEuvres de Napoleon I. P. 62–63.
951
Наполеон I — Александру I. Москва, 20 сентября 1812 г.// Napoleon I. Correspondance de Napoleon I. P. 221–222.
952
Наполеон — Марии-Луизе. Москва, 21 сентября 1812 г. //Napoleon I. Lettres inedits de Napoleon. P. 81.
957
Ф.Шартон — матери. Москва, 27 сентября 1812 г. // АВПРИ. Л. 90; Lettres interceptees. P. 49.
958
Итасс — кузине. Москва, 14 октября 1812 г. // АВПРИ. Л. 182-182об.; Lettres interceptees. P. 109.
959
Ф.М.П.Л. Пенжийи Ларидон — жене. Москва, 14 октября 1812 г. // Lettres interceptees. P. 107.
960
Бастье — Прису. Гжатск, 17 октября 1812 г. // РГАДА. Д. 267. Л. 37-38об.; Lettres interceptees. P. 173.
961
Е.Ф.Бурбон-Гравьер — г-ну Кетто. Можайск, 15 октября 1812 г. // Lettres interceptees. P. 338.