Далее, обращаясь к Акинфову, Мюрат начал с ним весьма примечательный диалог. Неаполитанский король просил русского офицера уговорить жителей Москвы сохранять спокойствие: им не будет сделано «никакого вреда», с них не будет взята ни малейшая «контрибуция» и французские власти будут всячески заботиться о их безопасности. Вместе с тем, так как до французского командования уже стали доходить сведения об истинном положении дел в Москве (а возможно, Мюрат просто догадывался о возможности такого оборота дел), он неожиданно спросил, не оставлена ли Москва жителями и где главнокомандующий Москвы граф Ростопчин. Акинфов на это отговорился незнанием, как и на вопрос о том, где император Александр и великий князь Константин Павлович. «Почему не делают мира?» — спросил Мюрат, прибавив крепкое солдатское выражение, которое Акинфов так и не решился передать на бумаге. «Пора мириться!» — воскликнул Неаполитанский король, располагающе улыбаясь русскому офицеру, после чего предложил ему перекусить. Акинфов отказался. Тогда Мюрат еще раз уверил, что французские войска будут заботиться о сохранении Москвы и об уважении, которое он питает к Милорадовичу.
Генерал-от-инфантерии М. А. Милорадович. Гоавюра Т. Райта с портрета Дж. Доу
После этого Акинфов был отправлен назад, к русскому арьергарду, в сопровождении все того же полковника 1-го конно-егерского полка. Пытаясь выиграть время, штабс-ротмистр попросил полюбоваться, как он пишет, «двумя польскими гусарскими полками»[25]. Французский офицер дал согласие, и они проехали по фронту этих полков, вначале медленно, затем в полный галоп. После чего Акинфов достиг русской цепи и сообщил лейб-гвардии Казачьего полка полковнику И.Е. Ефремову, что Мюрат будет двигаться медленно. Затем штабс-ротмистр поскакал к Милорадовичу.
Наполеон узнал о достигнутом Мюратом перемирии с русскими почти сразу же, так как уже находился неподалеку от авангарда. Ординарец императора Г. Гурго, оказавшийся рядом с Мюратом к концу разговора последнего с Акинфовым, тотчас поскакал назад и доложил Наполеону об этом важном событии, которое вся армия с нетерпением ожидала, и которое, казалось, предвещало скорый мир. Наполеон утвердил условия перемирия, но потребовал сообщить русским, чтобы те без остановки продолжали свое отступление[26]. «Между тем в то непродолжительное время, пока этот офицер был перед императором, — сообщает П.П. Деннье, субинспектор смотров в кабинете начальника Главного штаба армии, о разговоре Наполеона с Гурго, — он должен был ответить на множество стремительно заданных вопросов в отношении, конечно же, положения дел в Москве (la situation de Moscou). Эти ответы были верными (precises); но в них чувствовалась экзальтация или, скорее, упоение, которое каждый из нас ошущал в момент вступления в эту древнюю столицу России, припоминая, что несколько месяцев назад мы были при бомбардировке Кадиса. В самом деле, Москва — это мир! Это славный мир!»[27] Гурго быстро отправился назад, к Мюрату, сообщить о решении императора.
В то время, когда в действиях французских войск наступила пауза, и Мюрат беседовал с Акинфовым[28], к русским аванпостам подъехал генерал Себастьяни. К.Ф.Г. Клаузевиц, состоявший в те дни квартирмейстером русского 1-го резервного кавалерийского корпуса, из описания которого мы узнаем об этом эпизоде, пишет, что прибытие Себастьяни «не понравилось генералу Милорадовичу, тем не менее он поехал на место и имел с французским генералом довольно продолжительный разговор, присутствовать при котором не был допущен никто из нас, находящихся в свите. После этого они вместе проехали добрый конец пути по направлению к Москве, по разговору, который они вели, автор понял, что предложение генерала Милорадовича не встретило никаких возражений. Высказанное им пожелание, чтобы Москву по возможности пощадили, генерал Себастьяни с большой живостью перебил словами: “Генерал! Император во главе армии поставит свою гвардию, чтобы сделать совершенно невозможным какие бы то ни было беспорядки и т. д.” Это заверение он повторил несколько раз. Автору эти слова показались знаменательными, так как в них выражалось величайшее желание вступить во владение Москвой в полной сохранности, а с другой стороны, слова генерала Милорадовича, вызвавшие этот ответ, не позволяли верить в умышленное сожжение Москвы русскими»[29].
25
Одним из этих полков мог быть 10-й польский гусарский. Но сомнительно, чтобы в тот день два польских гусарских полка могли оказаться рядом друг с другом; здесь Акинфов допустил какую-то неточность.
26
Denniee P.P. Op. cit. P. 85. В воспоминаниях Коленкура этот эпизод описывается несколько иначе, в чем-то определенно искажая подлинные детали (император, якобы, в 10 утра был на Воробьевых горах, где и получил уведомление от Мюрата о перемирии), в чем-то убедительно уточняя версию Деннье (император предписал Неаполитанскому королю следовать за неприятелем по пятам и оттеснить его как можно дальше, как только французские войска подойдут к заставам) (Caulaincourt A.A.L. Op. cit. Т. 1. P. 440–441). Впрочем, мы не исключаем, что Коленкур присутствовал при вторичном извещении Мюратом императора о дополнительных условиях перемирия, с которым от Милорадовича был послан где-то в половине 2-го часа все тот же Акинфов. В этом случае, император действительно мог быть уже на Поклонной горе, куда прибыл примерно в 2 часа дня (но отнюдь не в 10 утра, как пишет Коленкур). Еще более озадачивают свидетельства генерала Дедема, чья бригада весь день шла сразу за кавалерией Мюрата. Дедем вспоминал, что вскоре после того как распространился слух о перемирии, от Неаполитанского короля к императору прибыл генерал-адъютант Л. Нарбонн, подтвердивший факт перемирия. Немного погодя рядом с бригадой Дедема проехал в экипаже (?!) император. Подозвав Дедема к себе, он сказал: «Faites marcher, cela n’est pas fini (Прикажите войскам двигаться, еще не все кончено)». Несмотря на раздававшиеся отовсюду радостные клики солдат, Наполеон выглядел озабоченным (Dedem de Gelder. Op. cit. P. 248).
Странно! Роос, чьи воспоминания, хотя и не всегда, но чаще всего, отличаются точностью воспроизведения деталей, писал, что где-то в те же самые полчаса, о которых пишет Дедем, он, Роос, видел Наполеона вправо от большой дороги, едущим на белом коне (?!). С ним была небольшая свита; с левой стороны от Наполеона «шел длинный польский еврей в своем национальном костюме. Наполеон устремил свои взоры на столицу…, а еврей делал указания и разъяснения, по-видимому, касавшиеся некоторых пунктов города». Описанный Роосом эпизод происходил немного не доходя русских укреплений у Поклонной горы (Роос Г. Указ. соч. С. 140–141).
28
Клаузевиц утверждает, что встреча Милорадовича с Себастьяни, о которой пойдет речь, произошла «спустя несколько часов» после отправки Акинфова (Клаузевиц К. Указ. соч. С. 85). Однако, судя по всему, временной разрыв не мог быть таким значительным.
29
Клаузевиц К. Указ. соч. С. 85. О разговоре Милорадовича с Себастьяни см. также: Русская старина. 1872. № 9. С. 285.