16-го огонь стал подбираться и к Кремлю. «Утром 16-го Кремль стал представлять собою остров в центре огненного моря. — Записал 21 сентября Фантэн дез Одоард. — Стремительный ветер, спровоцированный жестокостью пожара, во сто крат усилился и стал вести себя непредсказуемо. Из глубин пламени поднимался зловещий шум и, подобно волнам океана в сильную бурю, прокатывались от одного к другому раскаты непрерывного грома. Это было извержение Везувия, соединенное ни с чем не сравнимым величием ужасного спектакля»[535].
Утром 16-го генерал Сокольницкий и его штаб, расположившиеся в доме, который стоял напротив дворца Пашкова, проснувшись, увидели, как густой дым затянул купола этого дворца. Их обиталище тоже оказалось в опасности, и пламя быстро стало его охватывать. В то время как Сокольницкий сразу отъехал в Кремль, дабы присоединиться к императору, Солтыку с его товарищами было приказано искать новое пристанище. Как только чины штаба Сокольницкого отъехали от дома, он тотчас же загорелся. Солтык со своими товарищами тщетно пытались найти другое здание, дабы там разместить штаб Сокольницкого. Они рыскали по улицам, всюду наталкиваясь на неописуемые сцены ужаса. Среди обездоленных московских погорельцев было немало и женщин из высших классов. Одной из них, молодой, очаровательной особе, галантный польский граф Солтык попытался предложить помощь. «Чудовище! Как ты смеешь обращаться ко мне с предложением?!» — бросила ему женщина[536].
Как встретил то утро Наполеон? Странная вещь: будучи разбуженным в начале пятого, и приказав послать офицеров, чтобы выяснить, что происходит, Наполеон снова заснул. Причина заключалась в том, что его наконец-то отпустила дизурия. Когда около 7 утра к нему пришел врач Э.О. Метивьер, император все еще был в постели. Тогда-то со слов Метивьера Наполеон и узнал, что огонь уже обступает Кремль. Отсвет зарева, который нельзя было не увидеть в окнах дворца, подтверждал это[537].
Впрочем, обстоятельства того, как Наполеон встретил утро 16-го сентября, ясны недостаточно. Единственное неопровержимое свидетельство — письмо Наполеона Марии-Луизе, помеченное 16-м сентября, и написанное, без сомнения, утром того дня, — не может не удивить: «Город (Москва. — В.З.) так же велик, как Париж. В нем 1600 колоколен и более тысячи прекрасных дворцов, город весь украшен. Дворянство уехало; народ остался. Мое здоровье хорошее, мой насморк закончился. Враг отступает, как говорят, на Казань. Прекрасное завоевание — результат сражения при Москве-реке»[538]. Поразительно! Но даже утром 16-го Наполеон, видимо, не сразу осознал все последствия разыгравшейся московской трагедии. Согласно Сегюру, 2–2,5 часа после пробуждения Наполеон мог только в полной растерянности взволнованно ходить по комнатам и, бросаясь от окна к окну, восклицать: «Какое ужасное зрелище! Это они сами! Сколько дворцов! Какое необыкновенное решение! Что за люди! Это скифы (Quel effroyable spectacle! Се sont eux-meme! Tant de palais! Quelle resolution extraordinaire! Quels hommes! Ce sont des Scyth)». И только крик «Кремль горит!» заставил императора выйти из дворца и посмотреть, насколько велика опасность[539]. Секретарь-архивист Наполеона Фэн так вспоминал те часы: «В Кремле воцарилось мрачное молчание, которое прерывалось только восклицаниями “Вот как они ведут войну! Цивилизация Петербурга нас обманула; они все еще остаются скифами!”»[540]
В этот час в Кремле оказался захваченный в плен русский подпоручик В.А. Перовский. Позже он вспоминал: «Погода была довольно хорошая; но страшный ветер, усиленный, а может быть и произведенный свирепствующим пожаром, едва позволял стоять на ногах. Внутри Кремля не было еще пожара, но с площадки, за реку, видно было одно только пламя и ужасные клубы дыма; изредка, кой где, можно было различить кровли незагоревшихся еще строений и колокольни; а вправо, за Грановитой Палатой, за Кремлевской стеной, подымалось до небес черное, густое, дымное облако, и слышен был треск от обрушающихся кровлей и стен». Вскоре Перовского окружили французские офицеры: «Не ласковы были разговоры их со мною; они хладнокровно не могли смотреть на русского, — были обмануты в своих ожиданиях или намерениях»[541].
537
Попов А.Н. Французы в Москве. С. 36. А.Н. Попов ссылается на одну из работ Сегюра: Segur Ph.P. Histoire et memoires… P., 1873. T. 6. P. 17–18; Austin P.B. Op. cit. P. 35.
538
Наполеон — Марии-Луизе. Москва, 16 сентября 1812 г. // Lettres inedites de Napoleon Ier a Marie-Louise. № 93. P. 78.
539
Segur Ph.P. Op. cit. P. 185–186. Впрочем, некоторые меры, направленные против поджигателей, Наполеон все же принял. К 16-му сентября относится следующий приказ за подписью Бертье: «Согласно Прокламации от 14-го сего месяца, все русские офицеры и солдаты должны явиться и объявить о себе в течение 24 часов господину коменданту Москвы. Сегодня, 16-го числа, на третий день после объявления Прокламации, многие русские солдаты продолжают бегать по улицам и арестовываются при поджоге домов. Поэтому, согласно настоящему приказу, все русские солдаты, которые будут встречены на улицах, подлежат смерти» (РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3588. Л. 1).
541
Перовский В.А. Указ. соч. Ст. 1038. Перовский наблюдал, как французы допрашивали русского «полицейского офицера в мундирном сюртуке» на предмет организации поджогов города. Полицейский офицер отвечал «дрожащим голосом», что он ничего не знает, а остался в городе потому что не успел уехать. Полицейский, по-видимому, в дальнейшем был казнен (Там же. Ст. 1039).