Этот карнавал разворачивался на фоне фантасмагорической картины московского пожара. «В то время как [мы] стояли лагерем в рощах, — записал в дневнике 21 сентября Фантэн дез Одоард, — Москва, находившаяся в огне, источала такой свет, что мы почти не различили две прошедшие там ночи, [так как] день приносил нам не более света. Свет необъятного костра был таким, что мы могли свободно читать, хотя нас отделяло одно лье. До нас доходил шум, который был подобен далекому ревущему урагану. Время от времени [какой-нибудь] дворец, в своем разрушении, посылал к тучам сверкающие снопы, похожие на огненный букет фейерверка, между тем как масса металла, которая была крышей, падала с грохотом, и тогда залп орудий, казалось, прерывал мрачный ропот адского урагана»[607]. «Было ужасным видеть, — писал интендантский чиновник Проспер, который оказался у Петровского 17 сентября и наблюдавший оттуда за пожаром, — как этот город горит во время ночи. Линия огня была видна на более чем лье, и была похожа на вулкан с многочисленными кратерами»[608]. Стены Петровского замка были нагреты от огня, хотя он и находился достаточно далеко от московского пожара[609].
Что же его главный обитатель? Прибыв в Петровский дворец в половине восьмого вечера 16 сентября, Наполеон пошел спать[610]. К ночи, проснувшись, император продиктовал 19-й бюллетень Великой армии. В нем он сообщил миру, что город Москва, «столь же огромен, как Париж», что Москва — «в высшей степени богатый город, наполненный дворцами всех князей империи», и что Великая армия теперь находится в нем. Однако «русский губернатор, Ростопчин, вознамерился уничтожить этот прекрасный город, когда узнал, что русская армия его покидает. Он вооружил три тысячи злодеев, которых выпустил из тюрем, равным образом он созвал 6 тысяч подчиненных и раздал им оружие из арсенала». Ростопчин заставил выехать из Москвы всех «купцов и негоциантов», «более четырехсот французов и немцев», удалил пожарных с насосами. Благодаря этим мерам русского губернатора «город охватила полная анархия; дома захватило пьяное неистовство, и полыхнул огонь». «Таким образом, полная анархия опустошила этот огромный и прекрасный город, и он был пожран пламенем». Но здесь же, словно спохватившись, император добавил, что армия нашла «значительные запасы в разных местах». Бюллетень сообщал, что 30 тыс. раненых и больных русских, находившихся в госпиталях, были брошены без помощи и продовольствия[611]. После подготовки бюллетеня император занялся планированием дальнейших маневров своей армии. Утром 17-го Наполеон долго смотрел в сторону горящей Москвы, как пишет Сегюр, «в угрюмом молчании», а затем воскликнул: «Это предвещает нам большие несчастья!» (“Ceci nous presage de grands malhours!”)[612].
По мнению Коленкура, в течение всего дня «император был очень задумчив; он не говорил ни с кем и вышел (из своих покоев. — В.З.) лишь на полчаса, чтобы осмотреть дворец изнутри и снаружи». Как считает обер-шталмейстер, «во время пребывания в Петровском он (Наполеон. — В.З.) принял только князя Невшательского; князь воспользовался случаем и изложил все соображения, которые ему внушил пожар, пытаясь убедить императора сделать выводы и не оставаться долго в Москве»[613]. Очевидно, что Коленкур в данном случае ошибается.
Несмотря на кажущуюся апатию, Наполеон, как обычно, проявил завидную активность. 17-го сентября он продиктовал 20-й бюллетень Великой армии. Бюллетень начинался с язвительного замечания о том, что прежде русские служили благодарственный молебен всякий раз после проигранного сражения. Возможно и теперь, когда французская армия достигла Москвы, произойдет то же самое. Затем Наполеон описал богатства Москвы, которая является «кладовой Азии и Европы». А далее — очень контрастно — шло описание уничтожения Москвы в «океане пламени». «Эта потеря неисчислима для России, для ее торговли, ее дворянства… Понесенные потери исчисляются многими миллиардами». В этом пожаре сгорело, по словам бюллетеня, 30 тыс. раненых и больных русских. Главную вину за эту катастрофу Наполеон возложил на Ростопчина, который воспользовался «освобожденными из тюрем злодеями». Резонно полагая, что уничтожение Москвы обесценивало успехи Великой армии, император расписал, как много удалось найти припасов в уцелевших погребах. «Армия восстановила свои силы, — утверждал он, — она имеет в изобилии хлеб, картофель, капусту, овощи, мясо, солености, вино, водку, сахар, кофе, в общем, провизию всякого рода»[614].
611
19-й бюллетень Великой армии. Москва, 16 сентября 1812 г. // Napolen I. CEuvres de Napoleon. P. 62–63. Хотя этот бюллетень и мог быть продиктован Наполеоном еще в Кремле в первой половине дня 16 сентября, но более вероятно, что это произошло поздно вечером, уже в Петровском.
614
20-й бюллетень Великой армии. Москва, 17 сентября 1812 г. // Napolen I. CEuvres de Napoleon. P. 63–64.