20 сентября (то есть в тот же день, которым было помечено письмо Наполеона Александру I) французский император продиктовал 21-й бюллетень Великой армии. В нем говорилось о том, что «три сотни поджигателей (в письме Александру I было написано о четырехстах поджигателях. — В.З.) были арестованы и расстреляны; они были снабжены снарядами в 6 дюймов, закрепленными между двумя кусками дерева», а также иными зажигательными средствами, которые они бросали на кровли домов. С деланным возмущением автор бюллетеня заявлял о том, что в то время как Ростопчин увозил насосы из города, он оставил там 60 тыс. ружей, 150 артиллерийских стволов, более 100 тыс. снарядов, 1 млн 500 тыс. патронов, 400 тыс. фунтов пороха, 400 тыс. фунтов селитры и серы. «Этого достаточно, — говорилось в бюллетене, — чтобы обеспечить две кампании». Бюллетень заканчивался словами о том, что «пожар столицы отбросил Россию на сто лет»[691].
Как мы видим, пропагандистская машина Наполеона заработала очень активно. 21 сентября Наполеон пишет императрице Марии-Луизе письмо (до этого он писал ей только 18-го сентября). Он просит ее, во-первых, написать своему отцу австрийскому императору Францу I об оптимизме, который, как можно понять, излучает ее муж, находящийся в Москве, а, во-вторых, передать Наполеону слухи, которые ходят в Париже по поводу последних событий в России[692]. О происходящих в Москве расстрелах русских «поджигателей» Наполеон сообщил Марии-Луизе 23-го сентября, сделав это в очень своеобразной манере: «Здесь все хорошо, зной стал умеренным, погода хорошая, мы расстреляли столько поджигателей, что он (пожар. — В.З.) закончился»[693].
К 23-му сентября уже все было готово к показательному процессу. В тот день Пейрюсс, казначей в администрации Главной квартиры Великой армии, записал в дневнике: «Невозможно, чтобы Его величество оставался далее безучастным наблюдателем этого ужасного опустошения. После обысков захвачено 26 наиболее усердствовавших поджигателей. Назначена комиссия для проведения над ними процесса»[694]. На другой день, 24 сентября, не зная о том, что процесс, возможно, уже состоялся, Фантэн дез Одоард сделал в дневнике следующую запись: «Пускай Европа думает, что французы сожгли Москву, и, может быть, история выполнит свой долг в отношении этого акта вандализма. Между тем, правда в том, что этот великий город не имеет отца, чья рука была обязана его защитить. Ростопчин, его губернатор, хладнокровно подготовил и принес жертву. Его помощниками была тысяча каторжников, освобожденных для этого, и всем этим преступникам было обещано прощение, если они сожгут Москву. Опьяненные водкой и снабженные зажигательным материалом, также запуская конгривные ракеты, бешеные подняли руку на плоды труда с адской радостью… Схвачено и заключено под стражу немало этих злоумышленников. Я остановил [одного из них] своей собственной рукой в тот момент, когда он проскальзывал в Кремль, и я нашел в его карманах вещественные доказательства: фитили, фосфор и огниво»[695]. И далее: «Эти “порядочные” люди должны быть судимы как поджигатели, и скоро наша военная юстиция уплатит им причитающийся долг за их верность [своему] начальнику Ростопчину»[696].
В сущности, решения этого «суда» были уже предопределены, как и цель его проведения была хорошо понятна даже офицерам французской армии.
Заседание Военной комиссии по делу «поджигателей», учрежденной приказом маршала Бертье состоялось 24 сентября в доме кн. Долгоруковых[697]. Вся (или почти вся) информация о заседании Военной комиссии исходит от текста ее постановления, опубликованного в «Монитёр» от 29 октября 1812 г. (№ 303). Помимо этого, есть копии текста постановления, которые имеют, по- видимому, иное происхождение, так как оккупанты попытались придать информацию как можно более широкой огласке. Причем, все тексты, в целях демонстрации объективности суда, были на французском и русском языках[698]. Помимо этого, о ходе и постановлении процесса имеется косвенная информация, исходящая из воспоминаний капитана гвардейской артиллерии Пьон де Лоша и 18-страничной брошюры участника русского похода Шамбрэ, опубликованной в 1823 г. в ответ на «Правду о пожаре Москвы» Ростопчина[699]. При этом Шабрэ, споря с Ростопчиным, рассказал о деталях экзекуции над приговоренными судом к смерти[700]. Хотя многие члены Военной комиссии (такие как Д.Ш.Б. Сонье, П. Бодлэн, Ф.Г. Байи де Монтион, Ф. Вебер) прожили еще долгую жизнь[701], они, по-видимому, не оставили воспоминаний; неизвестны и их письма.
691
21-й бюллетень Великой армии. Москва, 20 сентября 1812 г. // Napoleon I. CEuvres de Napoleon I. P. 65–66.
692
Наполеон — Марии-Луизе. Москва, 21 сентября 1812 г. // Napoleon I. Lettres inedits de Napoleon. P. 81
695
Вероятно о поимке именно этого русского, проникшего в Кремль в ночь с 23-го на 24-е сентября, упоминается в приказе от 24 сентября за подписью маршала Лефевра (Приказ дня. 24 сентября 1812 г. // Extraits du livre d’ordres… (Carnet de la Sabretache. 1900. № 95. P. 687). Нет ли имени этого человека среди тех десяти русских, приговоренных на процессе к смерти?
698
Мы воспользовались текстами, находящимися в: ОПИ ГИМ. Ф. 155. Ед. хр. 109. Л. 19-34об.; РНБ. ОР. Ф. 859. К. 6. Ns 6. Л. 84–89; Процесс так называемых московских зажигателей 1812 г. / Публ. М. П. Погодина // Москвитянин. 1843. Ч. 5. № 10. С. 392–402; Бумаги, относящиеся… Ч. 1. С. 130–139, а также изложением «Журнала заседания Комиссии военного суда о московском пожаре», сделанным М.И.Богдановичем (Богданович М.И. Указ. соч. С. 309–310, 600–601. Примеч. 8), как можно понять, непосредственно с «Монитёра».
699
Pion des Loches А.А. Op. cit. P. 131; [Chambray G.] Reponse de l’auteur de l’Histoire de l’expedition de Russie, a la brochure de M. le comte Rostopchin, intitulee: La verite sur l’incendie de Moscou. P., 1823.
700
Ростопчин в «Правде…» уверял, что в его руках был некий печатный экземпляр приговора суда над «поджигателями», которых, по его словам, было тридцать человек (Rostopchine F.V. Op. cit. P. 9).
701
Л.Н.Ж. Тери умер в Пруссии 15 декабря 1812 г.; К.Э. Мишель погиб в 1815 г. при Ватерлоо, а Ж. Лауэр скончался в 1816 г.; судьба Жанэна нам неизвестна.