— А что же не второго сентября? — с сарказмом спросил полковник Парасейчук. — Дважды девять — опять-таки восемнадцать.
— А второго сентября еще что-нибудь случится, — сказал надворный советник.
Я и не заметил, как заслушался их болтовней, словно думал найти в подтасовках с числами здравый смысл. Но кое-какая польза все-таки была — этот вздор примирил полковника и надворного советника.
— Ладно, господа, довольно! — сказал я. — Чьи это кони внизу?
— Ваши, вы же просили верховых лошадей, — с чувством исполненного долга ответил Вячеслав Сергеевич.
— Хорошие скакуны? — спросил я.
— Ростопчинские! — с гордостью сказал Косынкин.
— Что ж, надеюсь, ростопчинские жеребцы найдут дорогу к графу Ростопчину, — промолвил я и повернулся к полковнику Парасейчуку. — Вы готовы, сударь?
— Я?.. Готов!
Парасейчук поднялся из-за стола, физиономия его приобрела растерянное выражение.
— Что-то не так? — спросил я.
— Позвольте… по поводу жеребцов… — промямлил полковник.
— Мы потеряли много времени в Петербурге, — сказал я. — Верхом хоть как-то наверстаем упущенное.
— Верхом? До Москвы? — полковник выпучил глаза. — Это же семьсот верст! Мы сотрем себе задницы до костей!.. Простите, ваше сиятельство! С уст сорвалось!
— Ага, милостивый государь! — злорадно воскликнул Косынкин. — А как же французы?! От самого Парижа только что до Москвы не доскакали! И задницы, как вы изволили выразиться, не стерли!
Вячеслав Сергеевич смотрел на Парасейчука с превосходством, еще раз почувствовав себя победителем в споре.
— При чем здесь французы?! — буркнул полковник. — Видите ли, я совершенно не готов проделывать верхом столь дальние поездки. Я рассчитывал, что мы поедем в коляске.
— Ваше сиятельство, возьмите меня с собою! Непременно буду полезен вам, — едва не взмолился Косынкин.
— Да как же вы будете полезны, если вы даже не знаете о цели моего путешествия? — удивился я.
— Знаю! Знаю! — воскликнул Вячеслав Сергеевич, уверенный, что обрадует меня своей осведомленностью. — Вы едете арестовывать французского шпиона! Парасейчук мне рассказал!
Я взглянул с возмущением на полковника, и тот совершенно стушевался под моим взглядом.
— Вот что, — принял решение я, — если поездка верхом вам не по силам, отправляйтесь в Москву на перекладных[20].
— Но это неправильно, — промолвил полковник и бросил недовольный взгляд на Косынкина.
— Вячеслав Сергеевич, — попросил я надворного советника, — ступайте, готовьте лошадей.
Косынкин попрощался с полковником и ушел.
— Мы договаривались действовать сообща, — обиженным тоном произнес полковник Парасейчук.
«Мы не договаривались, что Вязмитинов пришлет офицера, не обученного верховой езде», — подумал я, а вслух сказал:
— Но так будет лучше. Нас не должны видеть вместе, генерал-губернатор говорил о тайном сотрудничестве. Вы остановитесь… допустим, в Спасском подворье. И пошлете весточку мне на Петровку. В дом отставного секунд-ротмистра Сергея Михайловича Мартемьянова, это мой тесть.
— Но… — Полковник хотел возразить, но не нашелся, что сказать.
— Лучше расскажите, удалось ли что-то выяснить о Христиане Венстере?
— В Петербурге его давно уже нет, — ответил полковник Парасейчук. — Он отправился в Москву еще в конце июня. Наверное, показывает свои фокусы там.
* * *В Москву мы двинулись вдвоем с надворным советником Косынкиным. Настроение у Вячеслава Сергеевича было приподнятое. Относительно спокойная служба в Санкт-Петербурге ему наскучила. Пожалуй, он не кривил душой и с радостью отправился бы в действующую армию. И я надеялся, что вскорости такая возможность представится нам обоим.
В начале пути ростопчинские скакуны показывали злой нрав, но вскоре примирились с седоками и послушно несли нас вперед. Косынкин великолепно держался в седле, мы быстро перешли «на ты», разговорились, и время летело незаметно.
Выяснилось, что помимо патриотического желания бить французов у Вячеслава имелась и сугубо личная причина для поездки: он рассчитывал застать в Москве некую Анастасию Кирилловну Мохову.
— Она просто чудо! Чудо! — повторял он вдохновенно. — Сам увидишь! Непременно увидишь! Она приехала из Смоленска со своим старшим братом…
Тут отчего-то он замолчал, словно воспоминание о ее брате несколько омрачало настроение.
— Ты с таким восторгом о ней говоришь, — сказал я, поймав себя на том, что завидую Косынкину.
Я питал самые нежные чувства к своей Жаклин, но в них уже не было той свежести, которая заставляла трепетать от одной только мысли о предстоящем свидании.