После восторженных восклицаний барышень по поводу предстоящих знакомств компания разошлась по своим комнатам.
Баронессу ожидали ее горничная Туся и Афанасьич, который, будучи ярым противником поездки в Вильну, при каждом удобном случае выказывал Докки свое недовольство этим, на его взгляд, легкомысленным и сомнительным предприятием. Вот и сейчас он хмуро сдвинул брови и проворчал:
— Вам, барыня, давно пора бы и прилечь, а не до ночи лясы точить.
Докки не ответила на этот выпад и окинула взглядом приготовленную для нее спальню. Афанасьич оказался, как всегда, на высоте. Пол был вымыт и на нем расстелены толстые тканые дорожки, прихваченные из дома, чтобы барыня не застудила свои ножки. На крючках висело свежее дорожное платье и белье, приготовленное на завтрашний день. Постель, застеленная чистыми простынями, благоухала душистыми растениями, что всегда имелись у Афанасьича в сухих связках и весьма действенно отпугивали возможных насекомых. Комната уже хорошо прогрелась, печка была забита дровами, которые прогорят только к утру. На табурете стоял чан с горячей водой для туалета баронессы, а на стульях лежали полотенца.
Докки удовлетворенно кивнула головой и, зная, что ее ждет, села в кресло. Афанасьич же, отослав горничную, приступил к традиционному за время поездки вечернему монологу:
— Вот что я скажу вам, барыня. Постоялый двор этот — место захудалое и для вашей милости негожее. Лошадей наших поставили в ветхий сарай и пытались подсунуть им подгнивший овес. Хорошо, я вовремя заметил и это безобразие прекратил. Людей расселил в пристройке, Туське наказал ночевать в вашей комнате на раскладной лежанке, потому как здесь остановилось много бесстыжих армейцев. Вон, — он мотнул головой в сторону коридора, — заплатили местной служанке — польской девке, — она их по очереди теперь развлекает, чего не должно быть в доме, где ночуют приличные дамы…
Он еще с четверть часа распространялся о тяготах путешествия, о падении нравов, о бессмысленности поездки в Вильну, а Докки думала: неужели и барон Швайген после ужина тоже пойдет развлекаться со служанкой — видимо, той самой рябой девицей, которая так охотно принимала ухаживания офицеров? Она надеялась, что это не так, хотя никак не могла избавиться от неприятных мыслей по этому поводу.
Наконец Афанасьич закончил свою речь и предложил барыне «холодненького», имея в виду глоток-другой водочки, которая всегда была при нем во фляжке и рассматривалась как лучшее лекарство от всех болезней, усталости, бессонницы и хандры. После ритуального отказа Докки от холодненького, он пожелал ей спокойной ночи и удалился, после чего в спальне появилась Туся и помогла хозяйке приготовиться ко сну.
С утра они продолжили путь уже вместе с Жадовыми. Ирина захотела поехать со своими новыми подружками — с ними ей было куда занятнее, нежели в обществе матери и Докки. Аннет же перебралась в их карету и вновь завела долгие беседы о женихах и состояниях, заодно перемывая косточки всем общим знакомым и незнакомым, вываливая на своих спутниц ворохи сплетен и случаев из жизни, которых у нее был поистине неистощимый запас.
Докки были неинтересны эти разговоры. Она все больше молчала и смотрела в окно кареты на леса и поля, мелькавшие за окном. В Литве было гораздо теплее, чем в Петербурге, и если перед их отъездом там только начали появляться первые листочки, то здесь глаза радовала полностью распустившаяся свежая весенняя зелень.
«Благодатный край», — думала Докки, нестерпимо скучая по дому, по своей размеренной, неторопливой, привычной жизни. «Нужно было остаться в Петербурге, — кручинилась она. — Мари справилась бы и без меня. Как это я не догадалась просто дать ей денег и написать рекомендательные письма знакомым? Теперь же мне приходится терпеть эту Жадову и истерики барышень. Зачем только я поехала? Опять пошла на поводу, на этот раз у Мари, пожалела ее и Ирину. Конечно, кузине было бы труднее одной, но она добралась бы до Вильны и без меня и устроилась как-нибудь. А я в конце мая или даже в начале июня спокойно поехала бы в полоцкое имение, а потом — до конца лета — в Ненастное…»
Ненастное было ее любимой вотчиной. Большое поместье чуть к северу от Валдайской возвышенности, состоящее из девятнадцати деревень и чудесного барского дома на берегу озера, окруженного садами с оранжереями, парком и первозданными лесами, полными ягод, грибов и дичи. Докки проводила там каждое лето, иногда приглашая погостить Мари с дочкой или Ольгу. Родителей и Мишеля с семьей она туда не звала, не желая, чтобы семейные дрязги нарушали спокойное и умиротворенное течение времени и ее отдых от городской суеты, на природе. Родственникам приходилось довольствоваться Ларионовкой в Тверской губернии, где, как они утверждали, дом был непригоден для жилья, хотя им не раз выдавались средства на его ремонт, которые до имения так и не доходили, отчего усадьба с каждым годом разрушалась все больше и больше…
— Докки, — услышала она голос Мари и очнулась от своих дум.
— Смотри, дома! Это не похоже на деревню. Неужели мы приехали?! — воскликнула кузина, когда копыта лошадей вдруг зацокали по булыжной мостовой, дорога перешла в улицу, вдоль которой в ряд протянулись аккуратные домики с высокими черепичными крышами.
После утомительной дороги они въезжали наконец в долгожданный пункт назначения — Вильну.
Глава IV
В Вильне все постоялые дворы были переполнены. Лишь через пару часов в одной из гостиниц на окраине Вильны нашлась свободная комната, где временно расположились усталые путницы, отправив Афанасьича на поиски пригодного жилья.
— Ну почему мы должны здесь сидеть, maman?! — стенала Ирина, выглядывая в окно и с завистью наблюдая за фланирующей по улице публикой, среди которой было множество военных.
— Прежде нужно найти квартиру, — в который раз объясняла дочери Мари. — Обустроиться, привести себя в порядок. Ты же не хочешь, чтобы тебя увидели в мятой одежде и с растрепанной прической?
Докки более волновала весьма смутная перспектива найти в Вильне подходящую для них квартиру и уповала только на предприимчивость Афанасьича, который вот уже несколько часов не давал о себе знать. Появился он лишь к вечеру с известием, что снял даже не квартиру, а целый дом — небольшой, но вполне благоустроенный, чистый, с двориком и хозяйственными службами, куда можно было поставить лошадей и экипажи. Сникшие и потерявшие всякую надежду за время ожидания дамы враз встрепенулись, погрузились в экипажи и вскоре входили в небольшую прихожую своего нового жилища.
— Как тебе это удалось? — спросила Докки, с любопытством оглядываясь вокруг.
— Объездил весь город, — сказал Афанасьич. — Жилья на съем почти нет, свободные квартиры, что видел, нам никак не подходили: малы да грязны. И конюшни от них далеко, и забиты под завязку. Посмотрел я, потыкался, где мог, и решил: чем черт не шутит, дай-ка я в пригодные дома загляну да с хозяевами потолкую. Трудно было объясняться — лопочут все на своем языке, но все ж нашел этот особнячок и с хозяевами договорился. Они даже обрадовались, когда я им деньжат предложил. Ну, поторговались, конечно. Я им за неудобства чуток накинул, они враз собрались и съехали. К родичам, что ль, а дом нам оставили.
Афанасьич в поездках заведовал кошельком баронессы, и Докки не сомневалась, что он не только не потратит зря лишнюю копейку, но всегда найдет возможность поторговаться в пользу своей хозяйки. Поэтому она была уверена, что после обстоятельных уговоров и выкладок Афанасьича хозяева скорее прогадали, чем выгадали, сдав свое жилье.
В доме оказалось несколько спален, гостиная и столовая, а также небольшой кабинет, в который владельцы дома снесли личные вещи, не имея времени все упаковать и взять с собой. Лакеи стали наводить порядок в комнатах, наверху горничные проветривали спальни и застилали постели, повар растопил на кухне плиту и начал готовить ужин из продуктов, оставшихся в доме и закупленных в ближайших лавках. Кучера со стременными обустроили порядком уставших за дорогу лошадей в неказистой, но вместимой пристройке во дворе.