Выбрать главу

Если бы ушел… В том-то и дело, что, заняв Москву, Наполеон, по крайней мере в первые три недели, не мог уйти: он ждал со дня на день от Александра I просьбы о мире, «льстил себя надеждою, что Россия, раненная в самое сердце… должна пойти на переговоры, как это всегда делали другие государства Европы, столицы которых он завоевывал» (19. С. 157)[1035]. До тех же пор, пока мир не был заключен, ему «необходимо было сохранить позу победителя» (32. Т. 7. С. 653) в глазах всей Европы, ибо он понимал, что «оккупация этой столицы, поскольку он в нее вступил и так долго здесь остается, производит моральное впечатление… как на Россию, так и на Европу» (19. С. 185)[1036].

К началу четвертой недели пребывания французов в Москве, когда Ж.-А. Лористон был послан (5 октября) в ставку Кутузова, надежды Наполеона на мир в «позе победителя» обратились в иллюзию, но Кутузов так повел себя с Лористоном, что император еще целую неделю оставался в плену этих, уже иллюзорных, надежд. Только 13 октября он решил уходить: «гвардия, армейские корпуса, хозяйственные части получили приказ быть готовыми к выступлению»; началась эвакуация раненых в Можайск (35. Т. 2. С. 109; 44. Т. 2. С. 97, 98)[1037]. 17 октября в дневнике лейтенанта Ц. Ложье появилась запись: «Сегодня генеральная раздача по всей армии; раздают кожаную одежду, белье, хлеб и водку»[1038]. «18 октября, — читаем у А. Коленкура, — были приняты все меры для того, чтобы 20-го начать движение на Калугу… как вдруг около часу пополудни, когда он (Наполеон. — Н. Т.) производил смотр войскам после парада, пришло сообщение о сражении неаполитанского короля с русскими… Император тотчас же решил ускорить свое выступление и назначил его на день раньше, чем предполагалось сначала» (19. С. 189).

С утра 19 октября «Великая армия» потянулась из Москвы восвояси. Она насчитывала в тот день 89 640 пеших и 14 314 конных воинов, 12 тыс. нестроевых, больных и прочих — всего 115 954 человека и 569 орудий (39. Т. 2. С. 315). Армию сопровождал колоссальный обоз: 10–15 тыс. повозок, в которые «были напиханы, как попало, меха, сахар, чай, книги, картины, актрисы Московского театра» (35. Т. 2. С. 118)[1039]. «Армия Дария по выходе из Вавилона, без сомнения, не везла столько богатств и багажа», — вспоминал Д. Ларрей[1040], а по мнению Ф.-П. Сегюра, французы, отступавшие из Москвы, «походили на татарскую орду после удачного нашествия» (44. Т. 2. С. 102). Русские же люди вскоре сочинят о Наполеоне поговорку: «Был не опален, а из Москвы ушел опален».

Оставляя древнюю столицу России, Наполеон приказал взорвать Кремль — «в отместку Александру за то, что тот не ответил на три мирных предложения» (32. Т. 7. С. 669). Этот приказ — пожалуй, самый варварский из всех приказов Наполеона — осужден даже во французских источниках (39. Т. 2. С. 325). Друг семьи Наполеона герцогиня Л. д'Абрантес (жена генерала Ж.-А. Жюно) возмущалась: взрыв Кремля должен «показать нас варварами, более первобытных скифов»[1041]. К счастью, дождь подмочил фитили и ослабил мощь подготовленного взрыва, а часть фитилей загасили русские патриоты (5. Т. 5. С. 167). Были повреждены соборы, разрушена часть кремлевских башен, стен и палат, взлетело на воздух здание Арсенала. Иван Великий и Спасские ворота не пострадали (25. Т. 4. С. 192–194).

вернуться

1035

См. также: Стендаль Ф. Собр. соч. Т. 14. М.; Л. 1950. С. 107; Bausset L. Mémoires. V. 2. P., 1827. P. 109.

вернуться

1036

См. также: Gourgaud G. Journal de Saint-Héléne. V. I P 1947. P. 150; Bertrand A. Cahiers de Saint-Héléne. V. 2. P., 1959. P. 134–135.

вернуться

1037

Ложье Ц. Дневник офицера «Великой армии» в 1812 г. М., 1912. С. 202.

вернуться

1038

Там же. С. 203.

вернуться

1039

Пасторе А. Записки о 1812 г. // Русский архив. 1900. № 12. С. 533.

вернуться

1040

Larrey D. Mémoires. V. 4. P., 1817. P. 80.

вернуться

1041

Д'Абрантес Л. Записки. Т. 15. М., 1837. С. 34.