Точки зрения Дениса Давыдова и Павла Жилина на бои под Красным — две крайности. Генерального сражения под Красным, конечно же, не было, поскольку главные силы и Наполеона, и Кутузова там не сражались. Сам Наполеон участвовал только в событиях первых двух дней, переправляя свои корпуса из Красного к Лядам (об участии Кутузова речь пойдет особо). Если не считать атаки Ф. Роге, все бои под Красным шли как бы по одному сценарию: русские регулярные войска М.А. Милорадовича, А.П. Тормасова, Д.В. Голицына, казаки М.И. Платова, партизаны Д.В. Давыдова и А.Н. Сеславина атаковали на марше порознь три корпуса «Великой армии» (Богарне, Даву и Нея), по мере того как они проходили от Смоленска на Красный. Каждый из трех корпусов был на какое-то время отрезан, а корпус Нея даже совершенно окружен, но принудить к сдаче хотя бы один из них не удалось. Однако теряли французы в этих боях не только «голодных, полунагих», хотя таковые, естественно, гибли и попадали в плен в первую очередь. Потери несли и самые боеспособные части французов, вплоть до гвардии, а от 3-го корпуса маршала Нея вообще осталась лишь малая часть.
Мог ли Кутузов под Красным добиться большего? Ближайшие соратники фельдмаршала считали, что мог. Его начальник штаба А.П. Ермолов перед началом боев, 15 ноября, предлагал ему: «Ваша светлость довершите поражение армии (Наполеона. — H. T.), если завтра прибудет армия наша к Красному… Не откажите, ваша светлость, сего на Красное движения. Завтра успех будет совершенный» (26. Т. 20. С. 30). Кутузов, однако, лишь передвинул свои главные силы из Юрова в Шилово и там остановился. 17 ноября дежурный генерал П.П. Коновницын и генерал- квартирмейстер К. Ф. Толь, по свидетельству очевидца, «советовали атаковать приближавшегося к Красному неприятеля. Кутузов соглашался на это, если только увериться можно в том, что не сам Наполеон тут командует», и в результате не стал атаковать (37. Вып 1. С. 48). О том, что Кутузов в те дни был озабочен местонахождением Наполеона и его гвардии, говорят собственные документы фельдмаршала. 16 ноября он просил гр. А.П. Ожаровского «употребить все меры… для узнания, где именно находится теперь французская гвардия» (20. Ч. 2. С. 299). В тот же день приказано было А.Н. Сеславину «узнать, что в Красном находится и когда что выступило, ибо без сего фельдмаршал не предполагает неприятеля атаковать» (Там же). Отсюда М.И. Богданович, а затем и М.Н. Покровский заключали, что Кутузов под Красным «действовал нерешительно» главным образом «из опасения встретиться лицом к лицу с гениальным противником» (3. Т. 3. С. 144)[1124].
Факты и разъяснения самого Кутузова доказывают, что все было не так просто. Кутузов не побоялся встретиться лицом к лицу с Наполеоном при Бородине и Малоярославце. Тем меньше мог он опасаться этого под Красным. Но, убеждаясь с каждым днем после Малоярославца в том, что победа над Наполеоном обеспечена и близка, фельдмаршал стремился победить с наименьшими жертвами. Возможно, к такому способу действий толкало его сознание своей вины за гибель раненых русских воинов, десятками тысяч брошенных в огне Можайска и Москвы. Как бы то ни было, по словам пленного наполеоновского генерала М.-Л. Пюибюска, Кутузов заявил ему перед Березиной: «Я, уверенный в вашей погибели, не хотел жертвовать для сего ни одним из своих солдат… Вот как мы, северные варвары, сохраняем людей!»[1125]. При этом от самого Малоярославца Кутузов видел и, конечно, учитывал разрушительное воздействие на французскую армию таких факторов, как ее моральное разложение, враждебная среда, холод и голод, не говоря уже об ударах партизан, казаков, авангардов русской армии. «Наши молодые и горячие головы, — говорил он под Красным принцу Е. Вюртембергскому, — сердятся на старика за то, что он сдерживает их пыл, а не подумают, что самые обстоятельства делают больше, нежели сколько сделало бы наше оружие. Нельзя же нам прийти на границу с пустыми руками»[1126].
Наконец еще один мотив осторожности Кутузова был подмечен А.П. Ермоловым: «Кутузов полагал, что французские войска, в случае совершенного отрезания им пути отступления, возбуждаемые отчаянием, могли дорого продать успех, который, по мнению старого фельдмаршала, и без всяких усилий с нашей стороны не подлежит сомнению»[1127]. Эту мысль Ермолова художественно отразил Вальтер Скотт: «Поведение Кутузова по отношению к Наполеону и его армии можно сравнить с действиями гренландских китобоев, которые, вонзив в кита гарпун и видя, что рана смертельна, стараются не приближаться к гигантскому животному, пока оно борется со смертью, так как в этот момент оно чрезвычайно опасно»[1128].
С Ермоловым здесь можно было бы согласиться, если бы он вместо «без всяких» сказал «без лишних усилий». Но Ермолов отчасти тоже разделял чрезвычайно распространившуюся сначала в окружении самого Кутузова, а потом и в литературе, вплоть до советской, версию о том, что фельдмаршал строил «золотой мост» Наполеону для отступления, т. е. будто бы он намеренно не мешал врагу уйти из России. Так полагали, например, Н.Н. Раевский и К.В. Нессельроде, А.А. Щербинин и В.И. Левенштерн (26. Т. 21. С. 228)[1129], не считая тех (вроде Л.Л. Беннигсена и Р. Вильсона)[1130], кто вообще был настроен против стратегии и самой личности Кутузова.
Концепцию «золотого моста» поддерживал даже Е.В. Тарле (32. Т. 7. С. 676), но затем советские историки надолго от нее отказались. Лишь в последнее время А.М. Рязанов и особенно С.В. Шведов вновь подхватили эту концепцию, причем в одобрительном для Кутузова смысле: «Кутузов оказался прав в том, что «синица в руках лучше, чем журавль в небе». Стратегия «золотого моста» в конечном счете себя оправдала»[1131]. Аргументы Шведова, на первый взгляд, убедительны, но кричаще противоречат заявлениям, которые Кутузов настойчиво повторял и в рапортах Царю, и в приказах своим генералам: «Одна и главнейшая цель всех наших действий есть истребление врага до последней черты возможности» (20. Ч. 2. С. 392, а также 306, 385, 429, 555). Конечно, Михаил Илларионович никогда не был образцом искренности, но выставлять его таким воинствующим лицемером, который постоянно декларировал одно, а делал всякий раз другое (даже во вред собственной репутации), все же нет оснований. Собственно, ведь авангарды русской армии, казаки, партизаны по указаниям Кутузова истребляли врага весьма успешно.
Правда, сам Кутузов после Малоярославца в решающие моменты (под Вязьмой, у Красного, на Березине) оказывался не у дел с главными силами армии[1132]. Тем самым он давал много поводов для обвинений его в нерешительности, вялости, медлительности. Французский историк (и участник похода в Россию 1812 г.) Жорж Шамбре прямо заявил, что под Красным французы спаслись благодаря именно медлительности Кутузова (39. Т. 2. С. 433, 438).
Русский фельдмаршал действительно медлил, но скорее от избытка осмотрительности, чем от недостатка решимости, — «шел прямо к цели по-своему, не торопясь достигнуть ее, но и не теряя ее из виду» (3. Т. 3. С. 83). И под Вязьмой, и у Красного он, хотя и оставался в стороне от эпицентра боев, контролировал общую ситуацию и был готов ввести в дело главные силы, если бы Наполеон сделал то же самое. Кутузов потому и справлялся о местонахождении Наполеона, что хотел узнать и по возможности обезвредить его маневры, а вовсе не из страха перед своим «гениальным противником». Конечно, он понимал, что мог добиться большего и под Вязьмой, и под Красным, но, видимо, понимал и другое: нельзя в борьбе с таким противником, как Наполеон, каждый раз выигрывать максимум возможного.
1126
1128
1129
Архив Раевских. Т. 1. С. 170–171;
1130
1131
1132
Под Красным он держал при себе пять пехотных корпусов (3-й, 4-й, 5-й, 6-й, 8-й), один (4-й) кавалерийский и две кирасирские дивизии (