Вместе с тем, каким бы важным ни был чисто военный аспект, сам по себе он не позволяет осознать всю сложность кампании 1814 года, и поэтому многие авторы, и в первую очередь Доминик Ливен и Тьерри Ленц{22} сделали выбор в пользу более глобального подхода. Дело в том, что, несмотря на свои стратегические таланты, Наполеон быстро оказался в трудном положении, и кампания продлилась недолго: она началась в последние дни 1813 года, а завершилась уже весной 1814-го: в конце марта капитулировал Париж, а 6 апреля император отрекся от престола. На протяжении этих трех месяцев Наполеон сражался изобретательно, а его войска показали потрясающую храбрость в бою, но слишком многое играло против него. Франция была опустошена, а после страшных потерь 1812 года Наполеону пришлось использовать молодых новобранцев, не имевших боевого опыта. Тем временем коалиция задействовала все более крупные силы, упрямый русский император хотел раз и навсегда избавиться от «корсиканского людоеда», а Великобритания не переставала финансировать коалицию. Таким образом, все сложилось в пользу союзников, обеспечив им численное, логистическое и финансовое превосходство. Следовательно, чтобы понять французскую кампанию, необходимо принимать во внимание не только военное измерение конфликта, но и политические, геополитические и дипломатические его аспекты.
Тем не менее даже если сложить военное, геополитическое и дипломатическое измерения французской кампании, этого будет недостаточно, чтобы в полной мере ее отразить. Дело в том, что есть еще один аспект, который долгое время недооценивали как русские, так и французские историки. Война 1814 года была еще и войной слов и образов, в которой важную роль сыграли идеологические посылы, понятия и особенности взаимного восприятия сторон. Чтобы удостовериться в этом, достаточно упомянуть, с французской стороны, наполеоновскую пропаганду, изобличавшую при помощи карикатур, памфлетов и бюллетеней Великой армии дикость и варварство русских, а с русской стороны — упорное желание развеять эти враждебные стереотипы. Поэтому для понимания кампании необходимо привлекать эти изображения, изучать представление сторон друг о друге, взаимное коллективное восприятие весной 1814 года. Если смотреть с этой точки зрения, то образ действий русских, прибывших во Францию вслед за своим царем, дает интересную точку для обзора того, что там происходило.
В самом деле, все началось с того, что во Францию с востока вторглись враги — тысячи подданных Российской империи. Они оставались здесь на протяжении долгих месяцев, передвигаясь по стране и соприкасаясь с местным населением. Эта иностранная оккупация, так напугавшая французов, не обошлась без бесчинств и насилия, о чем широко свидетельствуют как публичные архивы, так и личная переписка. Но она привела и к возникновению связей между русскими и французами — человеческих, интеллектуальных, культурных и артистических, к взаимовлиянию{23} — как философскому, так и политическому, а также к миграциям: немалое число российских вояк, нередко простых солдат и унтер-офицеров, предпочли не возвращаться в Россию и обосновались в деревнях северной и восточной Франции, став свободными крестьянами и ремесленниками.
Что касается офицеров, которые прибыли во Францию в 1814 году, проникнутые духом Просвещения и восхищенные французскими свободами, многие из них вернулись на родину спустя несколько месяцев, а иногда спустя несколько лет[6] с протестом в душе. Стремясь к масштабным реформам, которых правительство не хотело, они основали либеральные и конституционные тайные общества, а часть этих офицеров, самые радикальные и активные из них, стали республиканцами{24} и составили в декабре 1825 года, после смерти Александра, заговор, целью которого было избавиться от его наследника. Вот такую роль сыграло для них пребывание на французской земле.
Французы тоже переменились в результате встречи с русскими. Начиная с весны 1814 года как французская элита, так и французское общественное мнение начали избавляться от антирусских стереотипов, глубоко укоренившихся в их сознании, а парижанами и парижанками завладела русофильская мода. На улицах столицы появились очень широкие штаны и круглые шляпы с узкими полями, подобные тем, что носили казаки, расположившиеся лагерем на Елисейских полях{25}. Когда пришла зима, женщины надели головные уборы, похожие на кокошники, мужчины облачились в рединготы, по краям отделанные каракулем, а во французский язык вошло слово бистро, происходящее от русского «быстро». В 1816 году в предместье Терн вызвали фурор первые русские горки — аттракцион с кучей спусков и подъемов, который посетители преодолевали на маленьких тележках.
6
Многие офицеры, остававшиеся в составе оккупационных войск в 1814 и 1815–1818 годах, вернулись в Российскую империю лишь в 1818 году.