Не только город, но и вся округа Лангра была заполонена войсками союзников. До поры до времени резонансных конфликтов с местным населением не было. Князь Д.В. Голицын пишет из деревни Ла Карт[1444] 20 января: «…Что до жителей, то невероятно, как они нас встречают. <…> Они смотрят на нас как на освободителей и не просят ничего взамен»[1445].
Конечно, без эксцессов, видимо, все же не обошлось. С. Минере упомянул, что казаки «пронеслись по деревням», а потом устроили у городских ворот Лангра базар, на котором горожане не брезговали скупать у казаков награбленное в соседних деревнях…[1446] и Минере здесь больше удивляет даже не поведение казаков, а беспринципное поведение его соотечественников. Р. Брокар, со своей стороны, признавал, что в городе дисциплина у казаков была строгая: их наказывали кнутом, в то время как пруссаки своих провинившихся — шпицрутенами[1447]. Видимо, союзники не только продавали, но и покупали. В одном из обзоров «Археологического и исторического общества Лангра» упоминаются гобелены и витражи из кафедрального собора Лангра, остатки которых еще существовали в 1814 г. во время оккупации и были «проданы российским офицерам, которые увезли их в свою страну»[1448].
Возможно, дисциплина ослабла после отъезда Александра I из Лангра, а возможно, поддерживать дисциплину в отдаленных от начальства пунктах было сложнее. Но Минере уверял, что коммуны Перансе-ле-Вьё-Мулен и Нуадан-ле-Рошё, находившиеся в 5–6 км к востоку от Лангра, были разграблены некоторыми из «банд казаков»[1449]. Крестьяне из этих коммун попросили помощи в соседних деревнях и через несколько часов образовали внушительную вооруженную толпу. Когда она прибыла в разграбленные казаками деревни, тех там уже не было, но в этот момент показался русский обоз, направлявшийся к Перансе-ле-Вьё-Мулену и Нуадан-ле-Рошё. Крестьяне же, полагая, что идут очередные грабители, набросились на них и убили 15 человек, а остальных обратили в бегство в Лангр. Это событие отмечено Минере как «Убийство русских обозных под Нуаданом». Стинакер пересказывает этот случай, обозначив его как «Атака одного русского отряда крестьянами у Вьё-Мулена». Он подкрепляет сноской на Минере сведения из писем П. Дардена о росте крестьянского сопротивления: «…жители многих деревень прятались в лесах и не боялись нападать на изолированные отряды или конвои», хотя это и вызывало опасность репрессий[1450].
Вскоре из Лангра во Вьё-Мулен прискакал эскадрон австрийских егерей с приказом арестовать всех виновных в нападении на обозных, кого найдут. В итоге «несколько стариков» были отправлены в Лангр. Между тем русские согласились, чтобы суд над ними был осуществлен по французским законам и в присутствии французского комиссара. После нескольких недель разбирательств этих крестьян освободили[1451].
После отступления французов в Лангр перестали поступать французские газеты, население жило в информационной изоляции. Единственные новости — пленные французы, которые стали прибывать после сражений при Бар-сюр-Обе, Бриенне, Ла-Ротьере. Среди прочих здесь оказался и представитель знаменитого рода, давшего Франции много видных маршалов, генералов и пэров, граф Эммануэль де Косе Бриссак. Циркулировали многочисленные слухи: 29 января откуда-то стало известно, что якобы Платов был уже под Орлеаном (но то был отряд под командованием А.Н. Сеславина); 20 февраля об этом снова говорили. Как-то в город прибыла некая «мадам Платова» (Mme Platow), которая квартировала в доме у сборщика налогов г-на Бертона, где и разрешилась бременем[1452]. Делеке де Шанже в своих мемуарах также упомянул, как у него останавливался генеральный интендант русской армии и будущий министр финансов России Е.Ф. Канкрин: «человек по своим манерам очень простой, но умный», даром, что немец[1453].
Когда стало известно о неудаче союзников под Ножаном и Монтро, это вызвало не радость, а лишь новые опасения: повсюду мы видим людей, пишет Делеке де Шанже, которые предвидят отступление союзнических войск и, как следствие, новые несчастия для города[1454]. Чувства патриотизма (там, где они были) и самосохранения вступили в противоречие: никто не хотел видеть в городе отступающих голодных и злых солдат союзников. Ожидали несчастий еще больших, чем при первом их появлении. 26 февраля вокруг Шанже[1455] разбили бивуаки части Барклая де Толля и Милорадовича: запасы продовольствия были израсходованы за два дня. 2 марта русская кавалерия квартировала в Шарме: сгорела местная мельница… «Горожане старались вечерами не отходить далеко от дома из опасения быть принятыми патрульными солдатами за разведчиков. <…> Только к середине марта ситуация в городе стала относительно комфортной и допускала вечерние променады»[1456].
1446
1450
Минере в своей «Истории Лангра» подтверждает это наблюдение Дарденна: «…поступки того же порядка и даже более смелые имели место и в других случаях. В различных рапортах из военного архива мы находим множество выразительных свидетельств озлобленности, которая овладела населением». См.:
1452
5 февраля она приедет в Нёфшато, где пробудет до 23 марта. Ни в одном из списков рождения или смерти из архива муниципалитета Лангра о рождении кого-либо у «мадам Платовой» нет ни намека. Хотя случаи смерти иностранных солдат фиксировались; например, запись от 17 января свидетельствует о смерти 25 солдат из разных полков союзников и испанских заключенных, 26 января — новая запись о смерти еще 11 испанских заключенных.
1455
B 7 км к северо-северо-востоку от Лангра, на берегу озера Шарме. Кох писал, что еще 18 января штаб-квартира Барклая де Толли была установлена в Фейл-Бийо, а его войска расположились между этой коммуной и Порт-сюр-Соном. Последующие дни были посвящены маршам и контрмаршам, чтобы установить линию корпуса между Фейл-Бийо и Рансоньере, что в 19 км к северу от Фейл-Бийо. См.: