Жолибуа, пересказывая того же Дарденна, писал: «…только и слышно, как говорят о насилиях и грабежах этих варваров, которые, как уверялось в прокламациях, пришли в качестве друзей»[1490]. Помимо краж и насильственного своего рода неэквивалентного обмена горожанам сильно досаждали постои. В каждом доме квартировало от 8 до 10 человек, и требования их были, как казалось французам, бесконечны и безмерны. Никакого уважения, никакой благодарности: один горожанин (Жолибуа с удовлетворением отмечает, что у него не оказалось последователей) вышел навстречу оккупантам, чтобы побрататься с ними, так и его дом тоже был разграблен.
Дарденн, несмотря на так разрекламированную Ж. Антрэ любовь к научной точности, не назвал фамилии этих двух ограбленных шомонцев. Самого же его ни вюртембержцы, ни кто-либо еще не грабил. Сразу же после занятия союзниками Шомона, с 20 января, в доме у Дарденна появились постояльцы: у него квартировали то шесть, то восемь военных, о которых он позволил себе в письмах несколько пренебрежительных и нелицеприятных реплик. Дарденн, обращал внимание Стинакер, не был богат, но все же мог удовлетворить запросы своих гостей, а благодаря своему уму, образованию, храбрости свободно общался с командирами разных союзнических войск. Сначала у него встали на постой офицеры, «очень надменные и очень тяжелые в обхождении». Затем, писал Дарденн, заселились «обходительные и мягкие, как бараны», но с которыми не сэкономишь ни мяса, ни виноградной водки[1491].
Жолибуа, вслед за Дарденном подчеркивая брутальность интервентов, писал, что жителям приказали в окнах выставить на ночь по две свечи, а днем двери в своих домах рекомендовали держать открытыми, «если они не хотят, чтобы те были взломаны»[1492]. Действительно, 22 января 1814 г. комендант приказал мэру заставить жителей открыть двери своих домов[1493]. Дело в том, что дом и магазин часто были под одной крышей, а вход был через одну дверь: союзники хотели попасть не в жилища шомонцев, а в магазины. Столь же бессмысленно было запираться от военных, получивших ордер на расквартирование в том или ином доме.
В течение последующих 8 дней через город постоянно шли различные части союзников, останавливаясь здесь только на несколько часов отдыха: одни меняют других, уходящих на Бар-сюр-Об. Как прикидывал Дарденн, через город прошло не менее 150 000 человек, не считая всяких там мужчин и женщин, слуг и мародеров, «которые следуют за армией, как хищники за падалью». Дарденна поразила многочисленность обоза: «…никогда армия не тащила за собой столь значительного багажа»[1494].
IV корпус В. Вюртембергского оставался в Шомоне с 19 по 24 января. 25 января из Лангра сюда была перенесена Главная квартира Шварценберга[1495]. У Дарденна сменились постояльцы. На место вюртембержцев заселилось шестеро других военных: «…они просили с наглостью, они угрожали с хвастовством. „Это право войны, — сказал мне один офицер, — писал Дарденн, — это только из нашего благородства мы оставим вам дом и мебель, ибо все здесь принадлежит нам по закону силы“»[1496]. Практически до самого окончания оккупации у Дарденна кто-то квартировал: то вюртембержцы, то богемцы, то русские… Профессор имел возможность сравнивать. Известно, писал Стинакер, что русские и пруссаки не питали одинаковых чувств к Франции, что в завоеванной стране они оставили по себе различные воспоминания[1497]. Стинакер свой вывод делает из анализа писем Дарденна, который противопоставляет мягкости нрава сына казачьего атамана брутальность прусского офицера. Насколько русский был вежлив и обходителен, настолько пруссак груб и требователен. Пруссак требовал, чтобы хозяин дома поил его кофе с ликерами, но «где их взять в такое время?», бутылка водки и та стоила от 10 до 12 франков, вина — от 8 до 10 франков, а один апельсин — 30 су…[1498] «Эта ненависть немцев — грустный продукт наших завоеваний», — констатирует Дарденн. Но при этом немцы не отказывали императору в его военных способностях. Как-то за обедом, на котором присутствовали два немецких офицера, одна дама позволила себе несколько слов против Бонапарта. Тогда один из этих офицеров воскликнул: «Замолчите, мадам! Это один из величайших людей!»[1499] — и подкрепил свое мнение ударом кулака по столу.
С появлением в Шомоне Генеральной квартиры Шварценберга 25 января появился и новый приказ: шомонцам «под угрозой смерти» следовало сдать все свое оружие в мэрию[1500].
1490
На слухах основывается и информация о ситуации в округе Шомона: «Деревни были подвергнуты грабежам и опустошениям, большая часть коммун разрушена, крестьяне бежали в леса, где утаили какую-то часть провизии от солдат». См.:
1491
1494
1495
Как отмечал Богданович, всего при главной квартире Шварценберга было до 9800 человек. См.:
1500