В письме от 4 января аббат упоминает, что жители его коммуны «постоянно в слезах», опасаясь предрекаемого вторжения врага, который уже продвинулся на расстояние до 6 лье от Лангра. Аббат здесь пользуется явно непроверенной информацией: 4 января до Лангра части союзников, кажется, еще не дошли, они появятся здесь 9 января[269]. Но слезы, слухи и страхи, выплеснувшиеся на страницы писем Сурда, еще раз подчеркивают гнетущую атмосферу ожидания, в которой пребывали мирные обыватели. По выражению аббата, они «трепетали»[270].
Известие о вторжении союзников достигло Эпиналя 24 декабря 1813 г., накануне Рождества, в тот момент, когда жители собрались в церкви на мессу. Как писал краевед Ш. Шартон, охваченные паническим страхом от того, что враг уже на подступах к городу, эпинальцы поспешно покинули церковь и заперлись у себя по домам. Однако на следующий день ни одного иностранного солдата не было видно, и горожане уже немного расслабились, когда последовали очередные новости, одна тягостнее другой, и эпинальцы, охваченные глубокой тревогой, вновь приготовились быть оккупированными с минуту на минуту[271]. Со времен последних лотарингских войн в Вогезах XVII в. Эпиналь не видел врага у своих стен, город уже забыл об этих несчастных временах. А тут возникают вопросы: «Каковы солдаты, которые сейчас вступили на территорию Франции? Эти австрийцы, пруссаки, немцы всех разновидностей? Каковы венгры, русские, казаки, эти варвары Севера, которые способы удовлетворять только свои самые низменные страсти и безжалостно мстить, и которые без сомнения совершат все возможные насилия?» Эти вопросы, которые эпинальцы задавали себе, лишь умножали их тревоги[272].
А. Шюке приводит еще одно свидетельство страха перед казаками, вызвавшего бегства местного населения целыми семьями. Мэр Фальсбурга[273] Шарль-Жозеф Пармантье писал 4 января префекту своего департамента, что в его город прибыло большое число эльзасцев, отступающих перед врагом: «Вчера нас посетила мысль о разорении. Большое число жителей из региона нижнего течения Рейна прибыло вчера в наши стены с женами и детьми: с насиженных мест их гнало беспокойство и страх, внушенные казаками, которые вчера вечером имели дерзость доскакать до Юненг, где они оставались несколько часов. Они перешли Рейн между Бейнгеймом и Зелцем, но с намерением лишь поспособствовать более серьезной переправе под Мангеймом. <…> Если этот переход достаточно труден, я надеюсь, что эти господа не доберутся до нас»[274].
Напряженность ситуации усиливала скорость вторжения[275]: «летучие отряды» иногда опережали слухи. Были города и деревни, для которых появление иностранных солдат было настоящим сюрпризом. Оттого-то паника в них была еще сильней. А. Шюкэ на основании анализа многочисленных свидетельств писал о внезапном появлении войск союзников[276]. Большинство населения все же не ожидало увидеть врага на своих землях. Или, по крайней мере, не ожидало увидеть его «сейчас». Из воспоминаний ученика колледжа в Жюлли: «Враг быстро приближается к Парижу <…>. Наивность наших профессоров и беззаботность, свойственная нашему возрасту, позволили нам проигнорировать его приближение…»[277] Со ссылкой на А. де Виньи («Кабала военных») Л. Пэнго описывал, каким сюрпризом было появление русских войск у стен Реймса[278]. Не ждали союзников и парижане: «Мы были уверены из газет, что союзные армии были не слишком страшными <…>, что Бонапарт маневрировал»[279]. Вера французов в свою силу была высока, они не теряли надежду: «В Париже, — вспоминала Жюли Мале, — мы не могли поверить, что мы увидим врага у наших стен; мы настолько привыкли видеть войну издалека, что отвергали идею опасности»[280].
Последние приготовления перед встречей с интервентами описал Паске: 1 февраля с утра больные и раненые французские солдаты были эвакуированы из Провена в Нанжи. Тех же, кто не подлежал транспортировке, переодели в гражданское платье и спрятали в больнице «Божий приют». Порох, что хранился в церкви Сен-Круа и который не смогли вывезти, выбросили в реку. Между двумя и тремя часами пополудни в городе стала слышна перестрелка на близлежащих холмах: ставни в домах позакрывались, некоторые жители попрятались в погреба, «город замер в тишине, объятый страхом и ужасом»[281].
269
271
274
Патриотичный мэр обещал префекту, достойно встретить казаков: «…Трудно вообразить лучший общественный дух, чем тот, которому я являюсь свидетелем ежедневно». Фальсбург действительно окажет союзным частям сопротивление. См.:
275
Конечно, все относительно: и скорость распространения слухов, и скорость кавалерии. В литературе часто можно встретить замечания о быстроте, с какой союзники двигались в глубь Франции и одновременно укоры в адрес Богемской армии, продвигавшейся якобы из-за интриг ее главнокомандующего Шварценберга медленно. Потом за медлительность будут пенять и М.И. Платову… Понятно, что у каждого стратега свои представления о скорости наступления, которая, однако, определяется не только политическими расчетами главнокомандующего, но и конкретной военно-стратегической ситуацией. И в Богемской, и в других армиях бывало такое, что «летучие отряды» вовсе не «летали», а по нескольку дней вроде бы топтались на месте. Дневные переходы отряда казаков под командованием Тоттенборна в конце 1813 — начале 1814 г. составляли от 3 до 6 миль. И к нему, кажется, в этой связи никто никаких претензий не предъявлял. См.: РГВИА. Ф. 846. Оп. 1. Д. 4124. Л. 40-41об.
277
278
279
280
Ж. Мале так излагает очередность событий: «20 декабря 1813 г. одна армия союзников вступила в Базель, 1 января 1814 г. другая перешла Рейн; и