Кто-то пишет о «ступоре», «оцепенении», «равнодушии»; кто-то, как Ж. Тюлар, об «апатии»; кто-то, как А. Собуль, об «усталости от патриотизма»… Но во всех случаях речь идет не столько собственно об эмоциях французов, сколько об их нежелании в массовом порядке оказывать сопротивление интервентам. На это обращали внимание и русские военные. «Французы со времени революции испытали столько несчастий, что при нашем нашествии они не знали, радоваться ли им или печалиться, несем ли мы с собою окончание их бедствиям или продолжим еще на долгое время злополучия их»[290], - свидетельствует А.И. Михайловский-Данилевский. В другом месте он же писал: «Французы равнодушно внимали голосу правительства, и при нашем вступлении говорили только о мире. Они ходили с мрачным, потупленным взором, с холодною вежливостью принимали постояльцев, и слышны были только их общие желания, чтобы скорее кончилась война»[291].
Французские авторы довольно часто акцентируют внимание на страхе перед «варварами», который заставлял крестьян оставлять свои дома и прятаться в пещерах и лесах. Но в действительности единой модели поведения не было: покинуть жилище означало обречь его на полное разграбление и даже разорение… Еще А. Уссэ признавал, что в одних деревнях при крике «Казаки!» население предпочитало убегать в лес, унося с собой пожитки и угоняя скотину. Другие же, доверяя прокламациям союзников, обещавшим неприкосновенность собственности и поддержание строгой дисциплины, оставались в своих жилищах[292].
Более того, есть свидетельства и о том, что где-то казаков население встречало с надеждой. Теодор Жюст писал, что бельгийцы с большим энтузиазмом приветствовали казаков как освободителей. Например, в Антверпене толпа восторженно рукоплескала и кидала вверх шляпы при въезде в город казачьего авангарда. Фламандские крестьяне, ненавидевшие французских агентов и инспекторов, приходили к русским или пруссакам и просили у них оружие, чтобы сражаться на их стороне[293]. Левенштерн приводит в своих мемуарах анекдотичный рассказ о том, как один казак занял Монс, вынудив небольшой отряд французских жандармов и взвод пехоты оставить город, после чего устроился в ратуше бриться и принимать угощенья от благодарных за «освобождение» бельгийцев[294].
Не только в Голландии или Бельгии, но и в самой Франции прибытие частей союзников, в том числе казаков, вызывало у местного населения самый живой интерес. Многие мемуаристы, как французские, так и русские, описывая события января 1814 г., обращают внимание на то любопытство, с которым французы на первых порах встречали диковинных воинов. Нужно сказать, французы дивились на иноземцев не только при их первом вступлении в город: городские стены и валы бывали усыпаны любопытными и тогда, когда войска союзников город оставляли. Иногда с риском для собственной жизни местное население собиралось посмотреть откуда-нибудь с холма или опушки леса над разворачивающейся в долине баталией[295].
Генерал-лейтенант князь Д.В. Голицин так описывал появление своего отряда перед французами: «…едва лишь крестьяне и крестьянки узнавали, какой он национальности, как тут же все они выбегали поглазеть на русского и казаков его сопровождающих. По очереди поселяне высказывали похвалу в наш адрес, но особенно восхищались казаками и немало дивились той манере, с которой наши люди с ними обращались. Все жители остаются в своих городах и деревнях, и только супрефекты и префекты сбежали»[296].
291
293
295
Так, жители Лиона развлекались, глядя на битву 20 марта 1814 г. при Лимоне. См.: