- Вы правы, Ваше высокопревосходительство, с осадой надо заканчивать! - Начал говорить Ларионов, и краем уха услышал, как генерал Тимофеев, почти чревовещательно, не разжимая губ, произносит себе под нос: 'Балаклава, Балаклава'.
- Надо изолировать господ путешественников от источников их снабжения. Море мы перекрыть не можем, удобных бухт около Севастополя, кроме Балаклавы нет. А в полевом сражении шансов у нас на разгром противника гораздо больше, чем при штурме лагеря.
- Значит Балаклава? А французы в Казачьей бухте?
- Балаклава будет изолирована в поле. Задушить французов хватит и артиллерии.
- Это, что же получится? - спросил Васильчиков.
- Принуждение к миру, лучше не скажешь.
* * *
Сергей Аполлонович Гребнев готовил приказ. Первый батальон полка оставался в Севастополе с двенадцатью 'Максимами'. Оставалась тяжелая батарея и одна батарея трехдюймовок. Второй батальон, вместе с четырьмя 'Максимами' и батареей трехдюймовок, Ларионов решил направить на Евпаторию. Засиделись там господа интервенты. Еще два батальона, с оставшимися пулеметами и последней третьей батареей трехдюймовок, должны были совершить марш на Балаклаву.
Неудобно примостившись за столом, в Морском собрании, игравшем роль штаба гарнизона, Гребнев рассчитывал маршрут, потребное количество боеприпасов, количество продовольствия. Отмечая на самодельной карте Крыма места привалов, Сергей Аполлонович усмехнулся. В крепости не оказалось карты окрестностей. Что касается моряков, у них понятно свои карты и лоции. Сухопутные карты им ни к чему. А вот чем занимаются начальник гарнизона Остен-Сакен и его начальник штаба, не понятно.
'Какой же бардак! Карт нет, приказы отдаются без учета возможных последствий, как в случае с Жабокрицким. Противника считают каким-то картонным, мы сделаем так, а вот они будут действовать непременно эдак. Нахимову простительно, сухопутный бой не его епархия, а вот почему ...'. От размышлений Гребнева отвлек шум, с которым выходили из зала генералы. Ларионов не появился, подождав его еще немного, полковой адъютант опять занялся подготовкой приказа.
Гребневу не нравилось, что батальоны будут разъединены, это все равно, что бить растопыренными пальцами. Если для Евпатории сил вполне хватает, для сохранения status quo в Севастополе, тоже вполне достаточно, то вот для полевого сражения под Балаклавой маловато. Но приказ есть приказ, и хотя Гребневу не нравилось то, что он делает, он добросовестно писал.
Наконец показался в дверях Ларионов.
* * *
Вместо того, чтобы выйти из дверей, Андрей поманил капитана к себе, и взяв за локоть потащил внутрь. За столом сидели Нахимов, Хрулёв и незнакомый Гребневу генерал. После взаимного представления, полковой адъютант, узнал, что перед ним князь Васильчиков, начальник штаба севастопольского гарнизона.
'Вот, значит, кого я ругал! На ловца и зверь бежит!', мелькнуло в голове у капитана.
Вид у Ларионова, генералов и Павла Степановича, устало потиравшего виски, больше всего напоминал заговорщиков. Нахимов положил руки на стол перед собой и начал говорить обращаясь к Гребневу.
- Андрей Васильевич, считает, что Вы господин капитан, как еще один генштабист, из вашего времени, будете полезны-с, при нашем разговоре. Являясь военным губернатором, я, к сожалению, не являюсь самым умным начальником-с в Севастополе. Да таковых и нет-с. Иногда-с, приходится соглашаться с глупостями, последствия которых не в состоянии-с предвидеть. Считаю, что перенесение ваше, в самый критический момент для обороны, милость Божья. Ничем другим-с, объяснить не могу. Но к делу!
В дальнейшем разговоре, вернее практически монологе Нахимова, последовала, острая и нелицеприятная оценка, как деловых, так и умственных способностей некоторых чинов, как севастопольского гарнизона, так и русской армии. По оценкам некоторых личностей, Нахимов советовался с Хрулёвым и Васильчиковым.
Хрулёву, видно было, это все не очень нравилось, но оценки, которые он изредка давал, вполне согласовались с теми, которые были у самого Гребнева, после прохождения темы Крымской кампании в академии. Васильчиков, казалось, был вполне в своей тарелке. Но явно было видно, что обоим, смертельно надоело то, что творилось вокруг Севастополя.
'Будь на месте Нахимова, Светлейший князь Потемкин-Таврический, это называлось бы конфиденс. Бардак действительно большой. Точно заговор, только против кого?'. Словно отвечая, на его вопрос, Павел Степанович, начал излагать, план, который видимо вполне разделяли его 'конфиденты'.