— А где они живут?
— Вокруг голуминского поместья, пане, в Дзиковице, в Шидлове. Хозяин, старый пан Бляш то есть, просто ангел. Купит поместье и сразу раздаст его бедным. Он уже так заселил три деревни: Дзиковиц, Шидлов и Кохер. А если у кого сдохнет корова, он покупает другую. Таких панов мало… Пан выкупил голуминские поместья у графов Альшинских, суровыми людьми были Альшинские, пороли почем зря. Старый граф ни с кем не общался, привез такую машину, установил ее на башне и смотрел через нее на небо. Крестьяне рассказывали, что граф водится с чертом.
Голуминским поместьем владели несколько поколений маркграфов Альшинских. В двадцатые годы Винцентий Альшинский, последний из семьи, покинул Варшаву и поселился в Голумине со своим шестнадцатилетним внуком. Ветераны, воевавшие под командованием Альшинских в наполеоновских войнах и проведшие в Голумине свою старость, кто без руки, кто без ноги, помнили о великом прошлом семьи. Они приняли юного Альшинского под свою опеку и выучили его на собственном примере. Ветераны во главе с Винцентием, командовавшим тысячами солдат при Собеском, собирались в библиотеке, где со стен смотрели портреты Альшинских и огромные военные полотна, собранные здесь за шестьсот лет.
Они сидели вместе с юным Альшинским до поздней ночи и рассказывали ему о каждом из его предков. Это была история ненависти — шелковый шнурок, затянутый на тысяче шей и пропитанный кровью.
Старый Альшинский никого не принимал у себя дома. Он наблюдал за упадком рыцарства в Польше, возвысившаяся безродная буржуазия захватила власть, оттеснив в сторону настоящих шляхтичей. И когда к нему приехал Хлопицкий[51] с депутацией уговаривать его поддержать восстание, он дал ему понять, что у Альшинских слово не сорочка, чтобы его менять каждый день. Он поклялся в верности Николаю и сдержит слово, и пусть хоть весь мир перевернется. Он не позволит черни распоряжаться, связывать его по рукам и ногам, требовать жертвовать собой ради народа… Его имя — маркграф Альшинский, а слово Альшинских — закон!
Ветераны, кто без руки, кто без ноги, которые годами хозяйничали в Голумине и мечтали о прежних временах, сорвались со своих мест при первом же призыве к восстанию и ушли в леса. Они объявили маркграфу, что их воинская честь не позволяет им сидеть сложа руки, когда Польша в опасности.
На той же неделе маркграф надел польскую генеральскую форму и уехал вместе с внуком в Петербург. Он был радушно принят при царском дворе.
После того как враг подавил восстание, старый Альшинский собрался домой, но внезапно умер от сердечного приступа. Внук остался в Петербурге. Далекие наследники завладели голуминским поместьем, не смогли расплатиться с долгами и продали его Бляшу.
Варшавские газеты сетовали, что польские дворяне больше не будут прогуливаться меж старых дубов, птицы уже не услышат смеха польских девушек. Эти дубы, посаженные еще прадедами, видели, как Собеский праздновал здесь победу Европы над турком. Старые польские надгробия будут разрушены чужеземцами. Птицы разлетятся, их пение умолкнет, чужая речь будет резать слух, и запах производства спиртных напитков разнесется по святой польской земле.
В двадцать пять лет Бляш осиротел. Его отец реб Исер оставил ему большое наследство. Семья не удивилась тому, что мечтатель Залман сразу перестал заниматься делами и поселился в Берлине.
В Берлине Бляш почувствовал противоречие между «человеком» и «иудеем». Человек развивается и наслаждается жизнью в полной мере, а иудей, скованный филактериями, сидит дома за семью замками. Пропасть между ними растет изо дня в день, и вскоре ее уже нельзя будет преодолеть.
Он бродил по берлинским улицам, искал выход из этого лабиринта, и однажды ему пришла в голову мысль, что «местным» называют того, кто владеет участком земли и обрабатывает землю, на которой живет.
Как только эта мысль созрела в нем, он покинул Берлин, купил голуминское поместье и объявил, что раздаст участки земли вместе с инвентарем тем евреям, которые хотят сами их обрабатывать.
Из соседних областей отозвались маскилы, миснагеды[52], и две деревни были заселены еврейскими крестьянами. При разделе земли было поставлено условие, что крестьянину нельзя ездить к ребе, носить штраймл[53] и атласный лапсердак. Женщинам было запрещено носить украшения и шелковую одежду. А если крестьянка не могла устоять перед искушением и покупала золотую цепочку, ее заставляли продать украшение и на эти деньги купить корову или лошадь. Позже он основал текстильную фабрику.
51
Иосиф Хлопицкий (1772–1854) — польский генерал-лейтенант и диктатор во время восстания 1830 г.