— Кто идет?
— Свои.
У хаты стояли уланы с телегой, груженной провиантом.
— Что вы тут делаете? — спросил Винницкий.
— Мы реквизируем продовольствие, пане полковник!
— Не полковник, не полковник, с вами говорит генерал, — разозлился Винницкий, нащупал ручку и резко открыл дверь.
Тухлый запах подгнившего картофеля ударил в лицо. Лучина, горевшая на кухне, лишь усиливала темноту, и Винницкий, войдя, ничего не смог разглядеть. Он поднял лучину.
Посреди комнаты на коленях стояла баба в одной рубашке, хватая солдат за руки:
— Пожалейте бедную бабу, мы же все христиане, не вынимайте кусок изо рта… У меня нет ничего, кроме этих двух куриц…
Солдаты увидели Винницкого, переглянулись и отдали честь.
— Что такое? Что такое? — Винницкий сердито посмотрел на бабу и улыбнулся.
— Пане начальник, — бросилась она к Винницкому, — сжальтесь!
— А где твой муж?
— Он спит.
Ноги у крестьянки подкосились. Страшное лицо Винницкого перепугало ее до смерч и. Она была уже готова отдать куриц, лишь бы солдаты убрались из хаты.
— Как он может спать в таком шуме? — Винницкий подошел к кровати. — Он притворяется! А что у тебя здесь в глиняном горшке?
— Пара яиц, пан начальник!
— Сделай омлет, только быстро! — крикнул он и вытащил из-под крестьянина перину. — Иди, разожги печь.
Крестьянин открыл испуганные глаза, посмотрел на свои голые черные, как земля, ноги, взглянул на Винницкого и, согнувшись в три погибели, спустился с кровати в короткой рубашке до пупа. Он хотел натянуть штаны, сушившиеся на веревке у печи, но Винницкий закричал:
— Мы будем мокнуть под дождем, а ты, свиное ухо, будешь спать с бабой под периной? Пойдешь у меня на улицу вместе с картошкой, не кривись, не кривись, разжигай! Быстро!
У крестьянина дрожали руки и ноги. На лице появилось тупое выражение, как у испуганной овцы, а умные серые глаза наполнились глухой тоской.
Муж и жена, стесняясь, возились вокруг печи, злые и чужие друг другу. Они торопились, но руки, словно деревянные, шевелились с трудом.
Когда Винницкий уже ел омлет, его разобрал смех. Он то и дело поднимал глаза на полуголых супругов и давился от хохота.
Во время еды Винницкий повеселел. Он смеялся про себя и вслух, представляя, как завтра в штабе будет рассказывать эту историю, изображать, как крестьянин ходил, согнувшись, и полуголая парочка, злясь, суетилась вокруг печи. Он даже закашлялся при мысли о том, что завтра товарищи будут хвататься за животы от смеха.
Винницкий велел солдатам забрать кур, оставил пару медных монет и довольный вышел на улицу.
Дождь прекратился, подул сухой ветер и разогнал влажный воздух. Облака поредели и рассеяли темноту. Тут и там поблескивали лужи, словно стекло.
От усталости подкашивались ноги и опускались веки, хотелось выгнать крестьянина из супружеской постели и занять его место.
Винницкий доплелся до подворья, забрел в первый амбар и упал как подкошенный в сено между солдатами.
Утром армия была уже на ногах. Солдаты шли час, два, пока добрались до деревни Гроховиски и там остановились.
Развели костры. С телег Винницкого, где был провиант, раздавали хлеб, колбасу и водку. Измученные солдаты получили возможность отдохнуть, они сушили мокрую одежду и, когда яркое юное солнце осветило поля, забыли обо всех трудностях, повеселели и стали перешучиваться.
— Сейчас поесть бы!
— Вон везут котел с кашей!
— Потом жаркое подадут!
— Откуда ты знаешь?
— Янек говорит, что привезли несколько поросят!
— Толку-то? Несколько поросят на такое количество людей!
— Ты себя тоже человеком считаешь?
— А ты — свинья!
— Так и есть!
— Вот и я говорю!
— Не ссорьтесь, не ссорьтесь!
— Идите лучше за кашей, а не то мы вам ничего не дадим.
Солдаты толкались вокруг котла, забыв о наступлении врага и думая только, как бы побыстрее получить порцию еды. А те, кто уже поел, стояли неподалеку, надеясь на добавку.
Неожиданно примчались уланы, да так стремительно, что у солдат еда застряла в горле. Над полями полетели, словно пули, слова:
— Русские! Русские!
Началась суета, как в улье, когда из него выгоняют пчел. Солдаты надевали мундиры и шапки. Один натянул левый сапог, бросился к лошади, попал босой ногой в грязь и побежал обратно искать правый сапог.
— Где мое ружье?
— Да вот оно лежит!
— Их уже видно?
— Кого?