«Кум» замучил несчастного Дорожного за содействие беглецу, но Сергей, наверное, как-то разжалобил уполномоченного - тот не навесил на него новой статьи и срока, лишь выгнал с тёплого места в доходную бригаду лесорубов. Там Дорожный и скис.
Мы же помалу всё же воспряли духом: изредка из дому стали приходить посылки. Семьи у меня уже не было, только дядька из Глуска время от времени присылал сухари, фасоль в рукаве от старой рубахи, сало, кусковой сахар в пачках. У моих друзей посылки были побогаче — от близкой родни, но никто не ел ничего «из кулака», все делились, чем только могли. И вообще, повеселела наша бригада: не потому, что научились пилить выше нормы — научились загонять «туфту», то есть по два, а то и по три раза сдавать одни и те же кубики.
Дорожный никак не мог приспособиться к работе, освоить лагерные премудрости, а помощь с воли была слабой — от единственной плохо обеспеченной сестры. Сергей ходил мрачный и молчаливый. В лесу не вытягивал на второй котел, слабел с каждым днём и думал, как вырваться с делянки. Прослышал, что где-то есть сельскохозяйственные лагеря. Они казались ему спасением — и работа полегче, и первая морковка, огурец или картофелина, хоть и сырая, перепадут. И намерился написать заявление, что он, дескать, агроном и просит использовать его по специальности. Я уговаривал его не отрываться от своих — не послушался, отправил заявление во Второй отдел управления. «Какой же ты агроном? Обнаружат обман — и сгноят на штрафных»,— увещевал я его. «Разве ж я не знаю, как бульбу сажать? А разоблачат, пойду рядовым рабочим. Лопата и тяпка всё равно легче пилы, да и перепадёт хоть что-нибудь с огорода. А тут я загнусь». Мы видели, как он мается на своей маленькой паечке, помогали, чем могли. К весне его отправили на этап по спецнаряду. Мы простились у вахты, и больше я никогда не встречал Сергея и ничего не знал о его судьбе до самых шестидесятых годов. А закончилось всё трагично.
Увезли Дорожного в Комсомольск-на-Амуре. Там на окраине нового города был большой лагерь. Прокладывали дороги, долбили неподатливую горную породу, грузили баржи и «доходили», особенно в начале войны. Никаким агрономом Дорожный не стал. Корил себя, что отбился от своих, сам себя загнал в эту суровую даль и вкалывает похлеще, чем на лесоповале.
По официальной версии Дорожный умер в 1942 году от воспаления легких. Пеллагру, дистрофию, физическое и нервное полное истощение заменяли в лагерных актах о смерти более безобидными и пристойными пневмонией, сердечной недостаточностью, раком или язвой. То же написали и в последнем документе осужденного по статьям 72-а и 76 (групповая контрреволюционная агитация) Середы Сергея Михайловича, а в прошлом, на воле, проникновенного лирика Сергея Дорожного.
В шестидесятые годы, будучи в Комсомольске-на-Амуре, я ехал в трамвае возле того самого лагеря, где под шестизначным номером умер Сергей Дорожный, и мне вспомнились его давние строки: «3іма, зіма, а снегу па калені, ні сцежак, ні дарог няма». Да, нет теперь ни стежек, ни дорог за те сопки, куда свезли тела тысяч мучеников, согнанных сюда одичавшими палачами со всех уголков нашей горькой, ограбленной, искалеченной земли. Нет могил, и следов не осталось, лишь только кровоточат и болят незаживающие раны в памяти немногих оставшихся в живых, что пронесли свой тяжкий крест, чтоб свидетельствовать об унижениях, о глумлениях над человеческим достоинством, свидетельствовать о массовых уничтожениях лучших, честнейших сыновей и дочерей Отчизны, за свободу и счастье которой напрасно полегли многие поколения беззаветных мечтателей и исполинов духа.
ТУФТА
Если с первых же дней не усвоил примитивные лагерные хитрости, твой срок будет сокращаться быстрее шагреневой кожи и вывезут тебя, беднягу, в самом скором времени ночью за вахту, а в сводке переведут из группы «А» в группу «Д»— покойников.
Не припомню ни единого случая, чтоб даже умелый и дюжий лесоруб не то что десять, а хотя бы три года кряду выдержал на повале. Вначале он ударник, его ставят всем в пример, обедать усаживают, чтоб все видели, на сцене, несут ему компот и беленькую булочку. Потом он исчезает со сцены, едва дает сто процентов, через полгода попадает в «слабосилку», отирается возле кухни, на помойках собирает кости, становится «шакалом» и «мисколизом», опухает, перестает умываться и незаметно переходит в группу «Д».