Татьяна Граховская
март 2016г
Зона молчания
Исповедальная повесть
Я и Сам о Себе свидетельствую,
свидетельство Мое истинно; потому что
Я знаю, откуда пришел и куда иду…
Евангелие от Иоанна, гл. 8, ст. 14
СЛОВО ПЕРЕД ИСПОВЕДЬЮ
…Я постился два десятка лет перед исповедью. И вот настала пора моей поздней осени, пора откровенной исповеди, ибо зазимок стучится в двери, а холодная короткая весна моих несбывшихся надежд промелькнула давно и безвозвратно.
В начале моего лета ударил страшный гром и свирепая гроза погнала прочь от дома делить на мученических дорогах горькую судьбу с миллионами невольников, отмеченных страшным тавром 58-й пробы.
Я дважды прошёл все круги ада и не сломался, не пропал бесследно на таежных окровавленных трассах. Смерть изо дня в день подстерегала каждого из нас, глядела в стекленеющие глаза и собирала щедрую дань. Но я не поддался ей.
В самой безысходной беде только человек спасает человека, только добро и сострадание ведут из мрака безнадежности к жизни и избавлению. Из тысяч вернулись единицы, из миллионов — сотни. Всё меньше и меньше остается свидетелей того кошмарного времени, когда каждый боялся собственной тени, когда сын не отваживался признать оклеветанного и замордованного отца, а отец — сына, когда по лужам праведной крови с изуверским скрипом ступали сапоги палачей.
Всё окрест от горизонта до горизонта тонуло во мраке лжи и казённой патетики; бравурные марши и громкие рапорты заглушали людской стон, плач и бандитские выстрелы в затылки честнейших сыновей народа.
Осиротевшие дети под гул барабанов и горнов, глотая слезы, по команде благодарили «любимого отца всех народов за свое счастливое…» сиротство. Сколько их не знало отцов и матерей?! Сколько их искало родные могилы, не нашло и никогда не найдет?! Убийцы умели заметать кровавые следы.
Я видел всё и всё пережил. Судьба смилостивилась, помогла мне выйти живым из ада и стать Свидетелем на Суде Истории. Я помню сотни фамилий, имен и лиц своих побратимов по неволе, что навсегда остались в вечной мерзлоте. Я помню садистов-следователей, преступников-«судей», надзирателей, лагерных начальников и конвоиров. Помню всё до мелочей и клянусь каждым словом, каждой строкой говорить только правду, чтоб знали люди и никогда не позволили обмануть себя новой ложью, новой изощренной дьявольщиной. Свидетельствую, дабы наши потомки познали истинную волю, равенство и счастье на воскресающей земле. Клянусь и свидетельствую.
«ШАГ ВЛЕВО, ШАГ ВПРАВО»…
Одуревшие от нестерпимо густой духоты в набитом арестантском телятнике, мы вывалились через сдвинутую в сторону дверь в глубокий снег и плотное кольцо конвоя. Лёгкие разрывало от холодного свежего воздуха. После полумрака прокопчённого вагона искрящийся снег и звонкая синева неба до слез слепили глаза. В них кружились радужные кольца, росли, уплывали, пропадали и кружились вновь. От долгой неподвижности на нарах и под нарами деревенели ноги, их пронзали острые иголки, они были как чужие.
Единственная железнодорожная колея блестела меж сугробов и пропадала вдали. Вокруг заиндевевшие леса и леса. Неподалёку на сухостоине зловеще каркает ворона, словно предчувствуя скорую поживу, видно, принюха-лась к особенному арестантскому духу.
Пока выбирались последние, я разглядел поблизости небольшой дом из кругляка с побитой ржавчиной вывеской: «Ст. Постой Ж.Д.НКВД СССР». Это и есть наше пристанище. Но долго ли простоим на этом Постое? Наверное, кто-то из нас останется в этих лесах и снегах навсегда. Нигде ни души, кроме станционной постройки, ни дымка. Значит, погонят куда-то дальше.
Глубокий сыпучий снег пьянит давно забытым запахом замерзшего на стуже льняного белья, тишина и заметённый лес напоминали что-то родное, утраченную и недосягаемую волю.
Нас оцепили спереди, сзади и с боков конвоиры в серых шинелях и черных кубанках, они глядели на нас настороженно и с ненавистью, держа на изготовку длинные винтовки со штыками. Смотрю на них и думаю: «Что же погнало вас на эту собачью службу? Ведь вы, как и мы, лагерники, только по разные стороны проволоки. Кто надоумил вас, что мы «враги народа»? Может, честнее и преданнее нашему строю, чем мы, нет людей, а враги — это те, что целый год мордовал нас, выбивая неправду, чтобы честных людей подвести под «вышку» или загнать на погибель в шахты и в эти непроходимые леса. Какому дьяволу служат те, что истово ломали ребра старым коммунистам, что загоняли женщинам в соски отточенные карандаши, что ножками стульев мозжили пальцы ног и месяцами гноили в холодных и тёмных карцерах? Это они согнали нас сюда, а вас заставили держать нас на мушке. Где ж она, правда? И была ли она, существует ли вообще?»