Нет, Петру Николаевичу не было жалко незнакомую молодую женщину. А была, странно сказать, некоторая радость: его проклятие не пустой звук, но действующая сила. Понятно, дети за родителей не отвечают, но, с другой-то стороны, как вы думали, дорогие ребята, вам можно ездить на машинах, сбивать незнакомых женщин, а ваших близких пальцем не тронь? Нет, так не получается, дорогие мои ребята.
Да, был доволен. А приятно понимать, что весь мир — не беспредельное место, где зло вольно бродит и распевает веселые песенки, типа: “А нам все равно, не боимся мы волка и совы”, но нет: выходит, отыскался человек, который может щелкнуть зло точнехонько по носу.
Но это было только начало.
А вот и продолжение: через три месяца после смерти дочери от инфаркта умерла жена Петракова.
И что характерно, Петр Николаевич узнал об этом от самого Петракова.
Да, однажды Петраков пришел к нему домой. Петр Николаевич даже не сразу узнал его: так тот похудел и почернел.
Я пришел поговорить с вами. Ну да, понимаю, проходите. Может, примем по рюмочке? За этим делом Петраков его и застал, клюкал привычно. Пожалуй, приму за упокой моей жены. Ну, приняли. Теперь мы сравнялись — вдовцы. Хочу поговорить с вами. Может, хватит, вы рассчитались со мной, и пора остановиться?
Нет, все это очень странно получается. Ладно, в голове Петра Николаевича все перекрутилось на такой вот странный манер: пока ты проклинаешь другого человека, выделяется некая энергия, и она направляется точнехонько на того, кого ты проклинаешь.
Но это ладно: Петр Николаевич — простой бывший прапорщик, к тому же выпивающий. Но капитан первого ранга Петраков! Вполне ведь грамотный и технический человек, один из самых главных начальников в большом и умном ящике. И что характерно, в научном и исследовательском ящике.
Ну, так-то если со стороны посмотреть: дочь долго болела, ее плохо прооперировали, жена Петракова от такого горя не захотела жить дальше, и у нее случился инфаркт.
Но нет, всерьез верит, что это от проклятия выпивающего бывшего прапорщика. Все-таки странные люди!
И тут выясняется, чего больше всего боится Петраков: а больше всего он боится, что прапорщик доведет до конца свое проклятие. То есть, попросту говоря, доберется до внука.
Может, он не особенно-то и верил во все эти сказки про месть и проклятие, но кто же знает, а вдруг это все правда! То есть внуком Петраков рисковать не хотел.
Допустим, я во всем виноват, но внук-то ни при чем! Он даже сейчас и не живет со мной — его забрал отец. Я прошу. И даже умоляю.
Петр Николаевич почувствовал: вот сейчас Петраков бухнется перед ним на колени. А вот этого как раз не надо: не должен капитан первого ранга стоять на коленях перед прапорщиком. А почему? А вот не должен, и все тут.
Ладно, торопливо сказал он, внука я прощаю. А вас — нет. И правда, иначе выйдет несправедливо: дочь умерла, жена умерла, а виновник всего, хоть похудевший, почерневший, целехонек.
И Петраков малость успокоился. Уходя, он для верности спросил: мы договорились? Договорились, подтвердил Петр Николаевич.
Дальше так.
Чтобы попасть в ящик, надо перейти железную дорогу. Там насыпь, и люди, пропустив электричку, перебегают и даже буквально перелетают через рельсы. А Петраков? А он однажды терпеливо ждал подхода электрички, и, когда оставалось метров двадцать, он вышел на пути. Всмятку, понятно.
Это ему рассказал знакомый, служивший с Петраковым. Ну, задумался человек, еще не отошел от горя, вот и не заметил электричку. Нет, растолковал ему Петр Николаевич. Это значит, он не поверил моему слову и не захотел рисковать: а вдруг сила проклятия, которую я направлю на его семью, пойдет куда-нибудь не туда, попадет не на деда, а как раз на внука. Рисковать Петраков не хотел. То есть внука любил больше, чем себя. Уважаю! И жалею. И даже очень жалею!
Птица
Вот говорят, в стране много беспризорников, миллион, больше-меньше, никто ведь точно не знает. Но очень много.
А вот у Алеши Евстигнеева два жилья — папино и мамино.
Но по порядку. Когда Алеша родился и был, само собой, крохотулечкой, они все жили с дедушкой и бабушкой, мамиными родителями. Но потом, и довольно сразу, удалось трехкомнатную квартиру обменять на однокомнатную и двухкомнатную. И все правильно: однокомнатная для дедушки и бабушки (их же двое), двухкомнатная для молодых.
Да, что еще важно. Алешу назвали по имени отца — тот Алексей Николаевич. Вряд ли он это предложил, а давай сын тоже будет Алешей, — это как надо себя любить. Нет, такое предложение внесла мама: ты Алеша, и он пусть будет Алешей. Получается, любила мужа.