И от этого превращения все замерли и изумленно переглянулись, и Евгений Алексеевич восторженным шепотом высказался в том духе, что, выходит, именно искусство — музыка, живопись, умная книга — способны превратить животное в человека.
Он подошел к девочке и ахнул: на бумаге была живая картинка — вот их двор, вот сараи, деревья, и светит солнце, то есть совсем живой рисунок.
И часто она рисует, спросил Евгений Алексеевич. Думаю, впервые, ответила Маша, я ее почти не знаю, она же у нас новенькая.
А теперь, Валя, отдохни и отдай папе карандаши. Но девочка держала карандаши так крепко, что было ясно: при жизни она с ними не расстанется, и мгновенно в ее глазах погасли свет и блеск, и лицо вновь стало тупой свинцовой маской, и Валя издала свой любимый вопль «ы-ы-ы!».
Да, вот это и есть начало истории про художницу Валю.
Видать, Маша разглядела под темным пеплом угасшего ума (хотя почему угасшего, если его никогда и не было) тлеющий огонек и, видать, именно в тот момент решала во что бы то ни стало этот огонек раздуть.
Забегая вперед, можно сказать, что в дальнейшем они жили неразлучно. То ли Маша угадала сразу, что Валя будет художницей, но без нее, без Маши, ей не прожить, то ли просто хотела всем доказать, что если изо всех сил дуть на слабую искорку, то ее можно разжечь если не до яркого факела, то хоть до слабого огонька.
Можно себе представить, ага, подумала Маша, если у девочки прорезается ум, когда она рисует, то, если рисовать много, и ума станет побольше. А можно представить, что она с ходу полюбила — и на всю жизнь — вот эту девочку со свинцовым цветом лица, тусклыми глазами и грозным мычанием «ы-ы-ы!».
Представить можно что угодно, а как было на самом деле, сказать невозможно. Потому что никак нельзя просчитать сердце человека. Ум — другое дело, его все-таки как-то можно себе представить. Беря на себя тяготы по воспитанию чужой туповатой девочки, Маша, если рассудить здраво, показала, что ума у нее не более, чем у этой самой девочки, вот как раз Вали.
Письма родителям Маша писала часто, и потому известно, что Валя тоже расположилась к этой тетеньке и ходит за ней, как хвостик, ее так и называли — хвостик Марии Евгеньевны. И Маша, значит, упорно раздувала искорку. А времени так как раз было навалом: интернат на отшибе, в лесу, воспитатели живут в интернате. Видать, всех детей учат считать, читать и писать, но Маша билась над Валей все свое свободное время. Валя много рисовала. И это понятно, каждому известно: человек охотнее всего делает то, что у него хорошо получается. И тут Маша на похвалы не скупилась, у нее, вы поверьте, это единственный шанс стать полноценным человеком, у нее большие способности, и проворонить их — грех, который я себе никогда не прощу.
Нет, подробности интернатской жизни неизвестны, вряд ли Маша стала бы пугать своих пожилых родителей излишними подробностями, а те в свою очередь вряд ли стали все подряд выкладывать соседям или знакомым.
Потому коротко. Через полтора года Маша вернулась домой. Но! Приехала не одна, а с Валей. И это очень странно. Все понятно, закончился ее срок после института, и не жить же молодой женщине всю жизнь в лесу. Нет, Маша говорила как раз по-другому: все, что можно получить в интернате, Валя получила, ей нужно развиваться дальше, жить в нормальной семье, учиться рисованию у хороших учителей.
Это легко сказать — поехали. Ага, взял девочку под мышку и перевез к своим родителям в хорошие условия. Ага, разбежался. Да, родителей у Вали нет (может, понятно, они и есть, но по документам их нет), государство поместило ее в один интернат, потом перевело в другой (вот как раз в Машин), государство заботится о ней и отпустит не иначе как по закону.
Коротко. Маша удочерила Валю. Нет, в это и поверить невозможно, молодая красивая женщина, у которой вся жизнь впереди — и семья, и нормального умственного развития дети, — удочеряет девочку со слабоватым умом, но предполагаемыми способностями к рисованию. Нет, это можно объяснить лишь несовершенством человеческого сердца.
Еще и трудности пришлось преодолевать. Надо было согласие Машиных родителей: жить-то Вале придется на их жилплощади. И Маша поставила их перед жестким выбором: или она возвращается в родной дом с Валей, или вместе с Валей остается в интернате.