К этому времени потрепанный Третий отряд истребителей сумел оторваться от 'Новика' благодаря ложной атаке Первого отряда каперанга Асайя, заставившего Эссена совершить несколько лишних маневров, что позволило подранкам разорвать дистанцию с настырным русским крейсером. Капитан второго ранга Цучия на забрызганном кровью мостике 'Усугумо' медленно приходил в себя после тяжелой контузии. Ему, неведомо как, посчастливилось выжить при том попадании русского снаряда в носовое орудие истребителя. Теперь корабль вел старший офицер, оставшийся в строю, несмотря на перебинтованную руку и голову. Носовая трёхдюймовка смотрела куда-то вправо под совершенно неестественным углом, а её искорёженный щит только дополнял сюрреализм обильно сдобренной красным картины разрушения и смерти... Голова самого Цучии раскалывалась от боли и гудела, как старый колокол. И каждый звук выстрела или взрыва, доносившийся с юго-востока, куда уходили ведущие перестрелку два японских и два русских крейсера, отдавался звенящей болью...
'Диана' уже изрядно отстала от 'Баяна' и её огонь терял точность. Но 'Баян' всё ещё уверенно доставал до японцев. Как, впрочем, и они до него. Один из стодвадцатимиллиметровых снарядов разорвался при ударе в фальшборт у 75-мм орудия на верхней палубе, убив наповал одного и ранив пятерых человек. Но хуже всего пришлось на сорок второй минуте боя, когда восьмидюймовый снаряд с 'Такасаго' попал в носовую башню 'Баяна'. Пробить её он, конечно, не мог, и взорвался на броне, лишь оглушив прислугу носового орудия. Но осколки от разрыва японского фугаса полетели в сторону ходового мостика и боевой рубки. На миг яркое желто-оранжевое зарево осветило боевую рубку 'Баяна' сквозь смотровые щели, а потом черно-бурый шимозный дым скрыл горизонт. Все, находившиеся в рубке как-то инстинктивно пригнулись. Несмотря на оглушительный раскат взрыва, Вервольф отчетливо услышал характерный короткий звонкий удар рикошетирующего металла. В наступившем полумраке задымленной рубки он заметил, как рулевой с негромким вскриком схватился за плечо, но устоял на ногах, удерживая крейсер на курсе. Слава богу, едкий, горький дым быстро выдувался из рубки свежим северным ветром... И тут до слуха советника донесся какой-то непонятный, булькающий звук. Оглянувшись назад, он увидел сигнальщика, отброшенного к траверзу, прикрывавшему проход в боевую рубку. Он медленно оседал, сползая спиной по броне и захлебываясь собственной кровью. Его добродушное лицо не выражало ни боли, ни страха. Только удивление.... Через несколько секунд он так и замер, уже сидя, прислонившись спиной к испачканной кровью стали, склонив голову на пробитую грудь и глядя в палубу уже ничего невидящими голубыми глазами...
- С-с-суки! - Вервольф не кричал, он шипел и рычал, как разьяренный зверь, - Падлы желтопузые! Что б вас!... Какого лешего носовая башня молчит?
- Очевидно..., повреждена попаданием снаряда..., Ваше превосходительство! - откашливаясь после горького дыма, отозвался старший артиллерийский офицер, лейтенант Деливрон, потирая свежую шишку на лбу и глядя на разбитые циферблаты приборов.
Глянув сквозь смотровую щель на башню, советник увидел черно-бурое пятно выгоревшей краски, похожее на огромную кляксу, перечеркнутую расходящимися от центра бороздами, оставленными на броне осколками снаряда. Развернувшись, он метнулся к выходу из рубки мимо приходящих в себя Вирена, Рейценштейна и офицеров 'Баяна'. В несколько шагов, осторожно перепрыгнув через вытянутые ноги погибшего сигнальщика, которого ещё не успели вынести спешащие к рубке санитары, Вервольф выскочил на мостик. Фальшборт был пробит осколками в нескольких местах, в ходовой рубке верхнего мостика вылетели стекла, поскольку в суматохе рамы не успели снять в положение 'по-боевому', по правому крылу мостика хромая и опираясь на плечо товарища, ковылял в сторону санитаров раненный матрос, очевидно ещё один сигнальщик или горнист... Буквально слетев по трапу на палубу, дощатый настил которой в нескольких местах был расщеплен осколками, он уже было побежал к задней части башни и расположенной на ней броневой двери, как громоподобный раскат больно ударил по барабанным перепонкам. Длинный кинжал пламени вырвался из жерла восьмидюймовки по направлению к уходящим японским крейсерам
- Вашу Машу! Очухались, наконец-то! - он одновременно морщился от звона в ушах и улыбался оттого, что башня действовала. И готов был смеяться и ругаться одновременно, если бы такое было возможно.... Развернувшись на месте, он стремглав понесся обратно, в боевую рубку. Санитары уже вывели раненного рулевого и вынесли тело убитого сигнальщика, теперь о его смерти напоминали лишь следы крови на входе в рубку. Деливрон возился с одним из своих приборов управления огнем, тихонько чертыхаясь на японцев...
- Разбит окуляр визира левого борта - докладывал Виктор Карлович командиру крейсера, колдуя вместе с оператором оптического визира над покалеченным прибором, пытаясь реанимировать его, заменив разбитую оптику исправной запасной, - Слава Богу, дальномер цел!
- А остальные приборы? - настороженно спросил Вирен, печально глядя на треснувшие стекла циферблатов
- Только стекла разбиты, приборы работают...
Всё то время, пока шел ремонт визира, башни 'Баяна' вели самостоятельный огонь, получая лишь данные о дистанции до противника. Шестидюймовки крейсера молчали, поскольку расстояние до врага уже превышало полсотни кабельтовых и продолжало медленно, но непрестанно увеличиваться. Естественно, в таких условиях стрельба 'Баяна' была лишь условно-прицельной, и попаданий не было. Хотя носовая башня дважды положила свои снаряды близко к концевому 'Такасаго'. Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что и огонь противника на такой дистанции был уже не особо точен - восьмидюймовки Армстронга славились своей дальнобойностью, но не точностью на больших дистанциях... К тому времени, когда башни 'Баяна' перешли на централизованную наводку, расстояние до японцев составляло уже шестьдесят кабельтовых. При предельных для орудий русского крейсера шестидесяти четырех. Поэтому, сделав на прощанье два выстрела из носовой башни, 'Баян' отвернул к порядком отставшей от него 'сонной богине'...
Крейсера медленно нагоняли идущие далеко впереди 'Амур' и 'Новик'. Их призрачные силуэты становились всё более материальными на фоне серого пасмурного горизонта. Вервольф, Вирен и Рейценштейн осматривали повреждения, полученные от японского восьмидюймового снаряда. На броне рубки были множественные следы от осколков, несколько довольно увесистых кусков железа с рваными краями застряли в канатах, обматывавших рубку по нижнему краю смотровых щелей, и, не будь этой, устроенной Кутейниковым, дополнительной противоосколочной защиты, жертв в мозговом центре крейсера в тот хмурый зимний день было бы куда больше... Глядя на общую конструкцию боевой рубки, советник мрачно проворчал: 'Нет! Это не рубка боевого корабля! Это преступление против русского человека'...