Но все было тщетно. Революционное движение не только не шло на убыль, но все ширилось и ширилось. Тогда царизм наряду с жестоким преследованием активных борцов революции пошел на заигрывание с законопослушными подданными царя. Уже при первом разговоре с вновь испеченным петербургским генерал-губернатором Треповым царь заявил, что признал «крайне необходимым теперь же, рядом с мерами строгости, дать почувствовать доброй и спокойной массе рабочего люда справедливое и заботливое отношение правительства»{110}.
Идя навстречу царю, министр финансов В. Н. Коковцов подал ему специальную записку, в которой предлагал безотлагательно, «но без внесения в положение нашей фабрично-заводской промышленности каких-либо потрясений» удовлетворить некоторые требования рабочих. Цель своего доклада Коковцов высказал откровенно: такая мера «убедила бы рабочий люд в попечительном отношении к нему правительства к содействовала бы постепенному отдалению рабочих от революционных элементов, внушающих им, что улучшение рабочего быта может быть достигнуто только с помощью насильственных действий»{111}.
В головах царских сановников родилась бредовая идея — «возродить обаяние царского имени», для чего устроить несостоявшуюся 9 января встречу царя с «народом». Участковые приставы получили от петербургского генерал-губернатора Трепова экстренный приказ отобрать с хозяевами заводов и фабрик благонадежных рабочих, придать им благолепный вид и представить эту «рабочую» делегацию для встречи с царем. 19 января 34 хозяйских прихвостня под пристальными взглядами камер-лакеев робко жались к стенам царскосельского дворца. После долгого ожидания вышел хозяин. Ровным бесстрастным голосом царь заявил, что прощает рабочим их вину 9 января, ибо знает о любви к себе и о том, что действовать «скопом» их подбили революционеры-мятежники. Чуть повысив голос, по так же бесстрастно Николай подтвердил, что если подобные «беспорядки» возникнут вновь, то он вновь прикажет солдатам стрелять. В заключение царь пообещал «великодушно» пожертвовать 50 тыс. рублей для раздачи вдовам и сиротам жертв 9 января.
Когда весть об этой «делегации» и о царской милости дошла до рабочих, возмущению их не было предела. Начальник петербургской охранки доносил директору департамента полиции 25 января, что стачечное движение в последние дни не только не ослабело, а, наоборот, усилилось и что рабочие, установив имена «делегатов», бьют их смертным боем, а «делегаты» боятся даже жаловаться и трусливо увольняются с заводов. О том же писала и большевистская газета «Вперед»: «Путиловцы страшно возмущены комедией приема будто бы депутатов царем. В числе депутатов был Сорокин, заведомый шпион. Положение бывших депутатов теперь крайне опасное: рабочие грозятся убить их или по крайней мере избить»{112}. «Подлой комедией во дворце» назвали все происшедшее большевики и призывали к свержению самодержавия, созыву Учредительного собрания свободно выбранных представителей всего народа.
Между тем и «лисий хвост» мел вовсю. В конце января решено было учредить специальную комиссию по рабочему вопросу под председательством министра финансов В. П. Коковцова и одновременно особую «Комиссию для выяснения причин недовольства рабочих в г. С.-Петербурге и его пригородах и изыскания мер к устранению таковых в будущем» под председательством сенатора Н. В. Шидловского. В состав последней решили ввести, кроме чиновников, представителей от владельцев заводов и от рабочих. Памятуя конфуз с «делегацией» к царю, на этот раз рабочим предложили выбрать к 17 февраля 1905 г. из своей среды 50 представителей.
Большевики решили использовать выборы в комиссию Шидловского для самой широкой агитации за выдвижение политических требований и включение рабочих социал-демократов в состав делегации. На специальном совещании Петербургского комитета РСДРП с представителями 45 крупнейших предприятий были выработаны условия, на которых рабочие соглашались принять участие в работе комиссии. Они сводились к требованию политических свобод, амнистии арестованным товарищам и полной гласности работы комиссии. 60 агитаторов Петербургского комитета пошли на фабрики и заводы, чтобы объяснить суть этих решений.
Обстановка на заводах по сравнению с концом 1904 г. в корне изменилась. Правда, и теперь отсталых рабочих все еще пугали слова «политика», «политические требования», но они уже понимали, что главная причина их бед именно политическое бесправие. Вот как один из современников описывает выборы делегата на одном из заводов. В большом мрачном цехе на станке стоит выдвинутый выборщик (выборы в комиссию были двухстепенными) и слушает наказ рабочих. Происходит такой характерный для первых дней революции диалог: