И как у Дамблдора получалось переиначить всё так, что и правда казалось, будто он сам тянет время, лишь бы остаться здесь подольше?
– Ты молчишь потому, что я прав, – улыбнулся Альбус краешком губ, но светящиеся во взгляде понимание рассердило Гарри. Что он мог понимать? – Но не хочешь этого признавать.
– Ты хоть слышишь себя со стороны? – раздражённо начал Гарри. – Осознаёшь, что ведёшь себя как капризный ребёнок? Куда ты засунул своё «ради общего блага»? – Альбус дёрнулся, а губы ещё больше скривились, гранича с отвращением, но Гарри, не обратив на это внимания, продолжил: – Или тебе плевать, что будущее может измениться до неузнаваемости? Я даже не смогу постичь ущерб, который нанес, Альбус!
И, конечно же, Гарри больше всего злило, что виноват в этом исключительно он сам.
– До сих пор ты ни во что не вмешивался, не пытался ничего изменить, – парировал Дамблдор. Брови сошлись на переносице, придавая ему несколько озадаченный вид.
– Мне и не нужно напрямую вмешиваться. Тебе ведь знаком термин «нерожденный»? – с безрадостной усмешкой махнул он рукой.
– Да, Гарри, знаком. Не нужно говорить со мной, как с несмышлёным мальчишкой, – со вздохом протянул он, но выглядел именно так – как раздосадованный ребёнок. – А ещё я понимаю, что могут быть последствия и для твоего возвращения в будущее: например, преждевременная старость и смерть. Какова вероятность того, что на твой нынешний возраст не наложится это время, преждевременно состарив, и ты впоследствии не умрёшь?
«Такая же, как и та, что меня не заключат в Азкабане из-за несанкционированного путешествия. Пусть и в целях эксперимента».
– Значит, мы хоть в чём-то согласны, – кивнул он.
– И в чём же? – вскинул Альбус брови, настороженно взирая на Гарри.
– Что я на правильном пути.
– Так вот что ты задумал? Помереть по своему возвращению?
Гарри сцепил зубы, гневно глянув на него. Эти разговоры велись уже две недели, и у него заканчивались все весомые аргументы, чтобы вразумить Альбуса.
– Воспоминания обо мне исчезнут – я об этом позабочусь.
– Я отказываюсь от стирания памяти, – категорично заявил он.
– Альбус, – предостерегающе начал Гарри, но тот не позволил ему договорить:
– Это не обсуждается.
– Нам лучше не видеться какое-то время, – еле слышно заключил Гарри, отделяясь от стены. – Всё это неправильно, и ты прекрасно всё понимаешь, как и я, но отказываешься прислушиваться к голосу рассудка. Это слепит тебя, как, впрочем, и меня. Мы не способны видеть всё… в перспективе.
– Уже поздно, тебе не кажется? – прошептал он, встав за спиной. – Что изменит то, что ты отдалишься от меня? Или будешь спать в общей спальне? Что мы будем жутко скучать по друг другу?
– Завтра у меня собеседование в Министерстве магии, – проигнорировал Гарри его слова, ощущая, как сердце ёкает, а внутри что-то болезненно обрывается. – Прощупаю почву. А там по обстоятельствам…
– То есть ты всё уже для себя решил?
Решил ли он всё для себя?..
– Урок окончен, профессор, – громко произнёс Гарри, указывая подбородком на висящие поодаль часы.
Альбус помрачнел. Сунув руки в карманы брюк, он так и остался стоять, привалившись к стене, когда чётко известил всех:
– На сегодня все могут быть свободны, – в его тоне было больше резкости, чем обычно доминирующего добродушия, лёгкой самоиронии и любезности, конечно же.
Гарри не стал тормозить, боясь, что Альбус попросит его публично задержаться. Подхватив свою сумку, он направился одним из первых к выходу, но всё же обернулся на пороге. Уж лучше бы он этого не делал… Сглотнув, Гарри стиснул лямку и резко отвернулся, тотчас пошатнувшись, когда столкнулся плечом с проходившим мимо Амбрусом. Тот озадаченно уставился на него, но Гарри не стал извиняться, быстрым шагом направившись вдоль коридора, сбегая от наполненного горечью и тоской взгляда.
Хотел бы он никогда не увидеть своего отражения в этих глазах.
Хотел бы…
***
Мир тесен, а магический – в сто крат.
Дэлион сощурил глаза, когда Гарри прошёл мимо, и еле слышно присвистнул:
– Неужели собираешься ночевать в общей СПАЛЬНЕ с нами, плебеями?
– Размести об этом объявление, – усмехнулся он, упав на соседнее кресло и вытянув ноги.
Дэлион Пруэтт являлся одним из немногих, с кем Гарри позволял себе общаться более тесно, чем с остальными. Конечно, дружбы с возможным предком Рона он не мог себе позволить, но иногда устоять перед желанием просто пообщаться было чрезвычайно сложно. Особенно в Хогвартсе. Среди этих стен ему слишком сильно не хватало Рона и Гермионы рядом, и Гарри понимал, что неизбежно обзаведётся временными спутниками, которые возместят эту потерю.
– Уже, Поттер, уже, – хлопнул его по плечу Морти, усевшись в третье кресло. – Ты меня уделал сегодня, – с шутливым недовольством протянул тот. – Снова. Мог бы поддаться ради приличия. – А затем резко повернулся к Пруэтту и возмущённо заявил: – Как и ты, говнюк.
– В таком случае мне бы пришлось палочку и вовсе не вытаскивать, – пожал плечами Гарри, откинувшись на спинку кресла, а Дэлион весело добавил:
– А тебе, Морти, – руки из задницы достать.
– Какая невиданная жестокость, – трагично изрёк Лонгботтом и тряхнул копной каштановых волос.
Студенты стали подтягиваться в гостиную, и Гарри вздохнул, устало потерев глаза. В последнее время зрение опять начало падать.
Первое время он держался особняком, что не изменяло его сути – люди продолжали тянуться к нему как по волшебству. Гарри не хотел прослыть грубияном и тем более кого-то обидеть своим категоричным отказом, поэтому просто избегал шумных собраний, проходящих вечеринок и прочих гриффиндорских мероприятий, где ему бы пришлось тесно общаться со всеми, а списку кандидатов для стирания памяти расти. Безусловно, он доверял чарам забвения, но знал, что некая червоточина всё равно оставалась, – так объяснили это родители Гермионы, когда та вернула им память. Они не помнили своей дочери, но глубоко внутри переживали потерю, вот только никак не могли припомнить, что именно утратили. Поэтому Гарри не хотелось прикипать душой к этим людям, а ещё меньше – чтобы они прикипали к нему.
Так что привилегия в виде собственной спальни, хоть и маленькой, но позволяющей ему уединиться, помогала избегать коллектива.
Гриффиндорцев, само собой, мало пугало его прошлое обскура, и вскоре у него появилась кровать в общей спальне вместе с заявлением, что, дескать, они не страшатся возможных проявлений обскури, поэтому «спи с нами, Гарри!». Это, конечно, было мило, но он предпочитал уединение собственной комнаты, где к тому же мог продолжать свои изыскания без лишних глаз. Сегодняшний день был исключением. Потому что, останься он там, и Альбус…
– О, Гарри! – раздался за спиной мелодичный голосок Лукреции. Гарри закатил глаза, а Мортимер хмыкнул, потирая руки, будто собираясь наблюдать за чем-то очень увлекательным. – Твоё обезоруживающие заклинание до безумия красиво, – буквально пропела она, а Лонгботтом тотчас сменил предвкушающую улыбку на гримасу негодования:
– О Мерлин! Да это было всего лишь заклинание Разоружения, Лу.