Бурная революционная радость, с одной стороны, и все усиливающаяся хозяйственная катастрофа – с другой, были не единственными показателями того полусумасшедшего состояния, в котором находилась страна в целом и Архангельская губерния в частности. Страну охватила настоящая управленческая лихорадка, стремление создавать все новые и новые структуры власти неизменно демократическим путем, без определенных функций, часто пересекавшихся друг с другом в своей практической деятельности.
Сразу после получения сообщения о революции, 6 марта власть перешла в руки городской думы и Архангельского совета рабочих депутатов. Временное правительство назначило комиссаром губернии городского голову В. В. Гувелякена, через месяц ушедшего в отставку. Комиссаром стал управляющий государственными имуществами губернии Н. И. Беляев. Он продержался на своем посту до начала октября 1917 г. Но процесс создания новых органов революционной власти принял в губернии лавинообразный характер. На расширенном заседании городской думы 2 марта было решено создать новую организацию, стоящую «на страже поддержания спокойствия», – Общегородской обывательский комитет в составе: представителей думы, совета, военно-промышленных и биржевых комитетов, кооперативов. С той же целью 4 марта 1917 г. был создан Комитет общественной безопасности. В него вошли 10 представителей совета, 6 – военного флота, 3 гласных городской думы, представители кооперативов, биржевого комитета и других организаций под председательством меньшевика А. А. Житкова. В апреле 1917 г. был создан еще один орган губернской власти – Временный губернский комитет, составленный из представителей более чем 30 организаций – от совета до купеческого общества. Новый комитет должен был заниматься подготовкой к введению в губернии земского самоуправления. Но этим же занимались и земская комиссия Архангельского общества изучения Русского Севера, созданная в июне 1917 г., и Временная губернская управа, а также губернский исполнительный комитет Совета крестьянских депутатов. Многочисленные органы дублировали друг друга, их интересы сталкивались, ощущение сумасшедшего дома усиливалось еще и тем, что часто одни и те же общественные деятели выступали как представители различных организаций. В деревне происходила такая же, если не большая, путаница новых властей, и населению, в большинстве своем неграмотному, было практически невозможно в них разобраться.
В уездах и волостях также образовывались различные властные органы: волостные управы, советы, а также земства, никогда ранее не существовавшие в Архангельской губернии. Выборы земских гласных состоялись осенью 1917 г. одновременно с выборами в Учредительное собрание. В итоге многочисленные выборы вызывали большое недовольство местного населения. Если на первые выборы в Архангельском уезде явилось более половины населения, то на вторые и третьи явилось не более 10–15 % избирателей. Крестьяне стали относиться к новым органам власти как к паразитам.
Недовольство обилием новых властей иногда приводило к довольно парадоксальным результатам. Так, председатель Шенкурской земской управы поехал по уезду, чтобы рассмотреть многочисленные жалобы на неразбериху и плохую работу новых органов власти. Он писал о положении в Пуйской волости: «…наиболее темная часть населения сорвала работу земства: после выборов членов управы и назначения окладов был устроен сход, на котором было постановлено: ввиду высоких окладов земства не признавать, избрать старшину и его помощника и восстановить старое волостное правление. Это и было исполнено. Но новый старшина после схода не решился принять дело и вступить в управление. Волостная же земская управа, в свою очередь, также не рискнула принимать дела и вступить в управление»[27].
В 1917–1918 гг. для русской деревни наступила невиданная раньше жизнь. В ней воплотились все народные мечты о счастье. Эсер Е. В. Едовин писал о настроении крестьян Шенкурского уезда: «Отсутствие твердой власти государства на местах повело к отрицанию обязательных законов. Право свободной критики законов принято при темноте населения, как право не повиноваться законам, по мнению населения, невыгодным. Это, в свою очередь, может привести к многозаконию… я должен указать, что такое неприятие законов и отсутствие или слабость власти, как назначенной, так и демократической, может зимой очень тяжело отозваться на лесных богатствах уезда и привести их к расхищению»[28]. Особенно ярко это проявилось в первые месяцы после Октябрьского переворота, когда российское крестьянство, еще не успев почувствовать тяжелую руку новой власти, стремилось осуществить свое утопическое представление о счастье.