Над подготовкой восстания работала местная организация СВР во главе с Чайковским. Чайковский со своей всероссийской известностью, с необыкновенно привлекательными человеческими качествами, известный революционер, но отрицавший революционное насилие и ненавидевший большевиков, пришелся по душе жителям Архангельска. В отличие от Чаплина, относившегося к ним с большой долей аристократического презрения, демократу Чайковскому жители Архангельска нравились. Их поддержкой он объяснял успех переворота: «К счастью, местное население <…> заключает в себя большое число очень здоровых морально и искренних благожелателей истинной свободы, которые проявили по отношению к нам и особенно ко мне трогательную симпатию и гостеприимство с очень серьезным риском для себя»[90]. Чайковский утверждал, что в перевороте участвовали более 600 человек «из числа рабочих жителей города, а также из крестьянского населения округа»[91]. Чаплин определял число участников переворота в 500 человек, но при этом ничего не писал о рабочих и крестьянах. В перевороте, кроме офицеров Чаплина, финнов и восставших частей Красной армии, участвовал крестьянский отряд. Роль рабочих и крестьян Чайковский, мягко говоря, несколько преувеличивал. Видимо, ему очень хотелось в это верить, но действительность была несколько иной.
Вскоре после приезда в Архангельск Чайковский встретился с Чаплиным. Несмотря на реакционные взгляды последнего, им удалось договориться о совместных действиях. Чаплин должен был осуществить военный переворот, а затем командовать вооруженными силами, а Чайковский – возглавить власть в Северной области. Незадолго до переворота заговорщики получили неожиданное подкрепление. В Петрограде был сформирован Беломорский конно-горский отряд под командованием бывшего ротмистра Берса. Отряд прибыл в Архангельск как личная охрана Кедрова. Большевики считали отряд надежной частью. Но он был создан в Петрограде при содействии и на деньги французского посольства. Небольшой отряд состоял в основном из офицеров, и сразу по прибытии в Архангельск Берс установил связь с французским военным атташе, полковником Донопом. В Архангельск прибывали офицеры, не связанные ни с какими организациями, но желавшие принять участие в борьбе с большевиками. Их приезд облегчался тем, что «отделом пропусков в Архангельске и Мурманске» руководил В. Ф. Бидо, активный участник антисоветского подполья. Беспрепятственному приезду офицеров помогала специфическая черта, существующая в России при любом общественном строе, – коррупция. По свидетельству Чаплина, все ответственные работники железных дорог Севера «были нами, фактически, куплены»[92]. Руководители заговора прекрасно понимали, что они справятся с местными большевиками, но продержаться самостоятельно без помощи союзников долго не смогут. Опасаясь за успех переворота, Чаплин сообщил Пулю, что он начнет действовать, лишь получив известие, что союзники подошли к устью Двины.
Пуль, как и все английские военные представители в России, был настроен крайне антибольшевистски, но, как это часто бывало у представителей крупнейшей колониальной империи, необходимость вести борьбу против немцев, их финских союзников и большевиков совмещалась с практическими интересами его страны. Он был решительным сторонником высадки именно на Севере. Еще в феврале 1918 г. он писал: «Из всех планов, о которых я слышал, больше всего мне нравится тот, в котором предлагается создать Северную федерацию с центром в Архангельске <…>. Для того, чтобы прочно утвердиться в Архангельске, достаточно одного военного корабля в гавани. Мы смогли бы получить прибыльные лесные и железнодорожные концессии, не говоря о значении для нас контроля над двумя северными портами»[93]. Генерал, мягко говоря, несколько преувеличивал легкость предстоящей операции. Проведя основную часть военной службы в колониях Великобритании, он привык относиться к местным жителям как к дикарям, которые ничем не смогут помешать доблестным войскам Его Величества. Видимо, только этими свойствами Пуля можно объяснить поручение, данное им английскому консулу в Архангельске Янгу, – подыскать в городе жилье для 600 офицеров и гражданских лиц «не вызывая ненужных подозрений». Янг возмущенно писал, что этот приказ заставлял «предположить, что генерал либо врожденный идиот, либо имеет ложное представление о русских как о дураках»[94]. Это презрительное отношение ко всем русским, в том числе и к их союзникам, которых англичане считали в лучшем случае неразумными младшими братьями, проявлялось и на Севере, и на Дальнем Востоке, и в Сибири и сыграло свою роль в провале того, что советская историография называла «интервенция».