- Было время, когда ценность человека в какой-то степени определяли в зависимости от того, как он отвечал на вопрос: "Где вы были 19 августа 1991 года?" Насколько я помню, ты в это время был в Шереметьево?
- Да, уезжал. Мне было страшно, что закроют границу. Я не могу жить в стране, если нельзя уехать...
- Ну, сейчас уже другое время. Ты всё-таки проводишь там больше времени, чем в России.
- Нет, поровну. Я снимаю одну картину здесь, другую там.
- Дом-то где?
- Дом там, где работаю. И там, где любят. А поскольку я езжу с семьёй, то дом там, где моя семья и мои дети...
- А ты не привязан к какому-то дому физическому? У тебя нет такого места, про которое ты говоришь: "здесь мне хорошо"?
- Я безусловно привязан к дому, в котором мы сейчас живём под Москвой, и где живут дети, - это материнский дом, в котором все комнаты как бы облучены мамой. Но мне достаточно иметь три фотографии и несколько книжек, которые должны быть открыты на определённом месте - и это будет уже мой дом. Я слишком много путешествую, люблю быть в разных точках мира. Но я терпеть не могу гостиницы, предпочитаю сразу что-то построить, хотя бы маленькое, но своё.
- Ты написал множество книг, и в некоторых подробно рассказываешь о своих близких отношениях с разными женщинами. Для чего? Это же такие личностные вещи...
- Ну, я умру - все будут знать. Хотя бы не надо будет ничего вспоминать... Я написал только о тех, кто был не замужем. О замужних женщинах там ни слова, а их тоже было достаточно... Вот ты сидишь с человеком, со своим хорошим знакомым. Выпил немножко водки или вина, разговариваешь на какие-то темы - то ли какие-то твои неприятности, то ли роман - ты рассказываешь об этом. И я разговаривал с читателем как со своим приятелем - в этом смысл. Мне хотелось написать всё, что мне самому кажется интересным.
- Твоя цитата: "В Америке мне больше не интересно, я не модный режиссёр, я не гожусь для Голливуда. Так что мне в Америке делать нечего"... Америка - другая сегодня, нет твоего зрителя - правильно понимаю?
- Да. В Америке надо быть всегда модным. Если у тебя есть слава, то у тебя есть друзья, если у тебя успех - тебя все знают. Если у тебя провал - из друзей не остаётся никого. В Америке у меня был успех, пока были номинации на картины. Но я забылся и стал снимать даже в коммерческом отрезке - "Танго и Кэш" - авторское кино. И сразу вылетел. Если мне в Америке сейчас предложат картину, то я соглашусь только на своих условиях - так, как я делал "Одиссею", телевизионные фильмы я ещё делаю.
- Года четыре тому назад ты рассказывал о том, что снимаешь цикл "Бремя власти" - о непопулярных решениях различных лидеров, исходивших из желания помочь своей стране... Ты продолжаешь этот цикл сейчас?
- Готовлюсь снимать фильм про Украину... Меня интересуют авторитарные фигуры, те фигуры, о которых политически корректная мысль всегда стесняется говорить. Они преуспели в формировании своей нации, хотя были диктаторами, были авторитарны. Почему я это делаю? Потому что они соответствовали во многом культуре своей нации.
- По твоим словам, смысл этого цикла заключается в том, что неолиберализм, который ты так не любишь, наивно и ошибочно обещает человечеству то же, что коммунисты, то есть благополучие, светлое будущее и так далее - это всё враньё.
- Это не враньё! Конечно, кто-то из политиков вынужден врать, потому что политика - это вообще искусство возможной правды. Но мне кажется, что всё сложнее: это не враньё, а искреннее заблуждение. Кстати говоря, сегодня это заблуждение само себя подтвердило крушением, экономическим кризисом. Потому что нынешний экономический кризис - явное выражение ошибочности той идеи либерализма, которая считается универсальной. Идея универсального экономического закона себя абсолютно дискредитировала, и мы живём в очень интересное время. Восемнадцать лет назад мы прошли через фазу полной дискредитации социализма коммунистического, авторитарного, советского, и, как ты помнишь из знаменитой истории, Фукуяма написал, что всё кончилось, даже жить скучно, конец истории. Прошло совсем немного лет - и мы видим: история не только не кончилась, она абсолютно разрушила идею свободного капитализма. Того свободного капитализма, который американцы с таким упоением пытались насадить везде в последние десять лет.
- Ты себя называешь с некоторой гордостью реакционером...
- Ну, это я с иронией. С гордостью я могу сказать, что я консерватор. Я называл себя реакционером, потому что у нас консерваторов всегда сразу относят либо к "фашистам", либо к "реакционерам".
- Ещё ты говоришь, что человек не изменился за три тысячи лет, он всё такой же, и "им, человеком, по-прежнему движут секс, жадность, страх за собственную жизнь. Ограничивают человека только государство и полиция. Если их убрать, он станет животным. Мы не готовы к свободе и демократии". Вот "мы" - это кто? Человечество вообще? Или только Россия? Кто именно не готов к свободе и демократии?
- Пятнадцать лет назад это могло относиться к России. Были иллюзии, что у нас зарождалось то, что называется демократией, хотя никто не знал, будет ли она давать правильные ростки. Оказалось на сегодняшний день, что к свободе не готовы и западные страны, причём самые развитые. И они вдруг почувствовали, что им нужно включить тормоза государства. Им требуется то же самое, что и нам - чтобы государство тормозило. Но что? Что тормозить надо? Жадность! Государство главным образом ограничивает человеческую жадность, помимо инстинктов. А то, что человек не изменился - любую хронику откройте и увидите там подтверждение... С каждым годом человек всё больше расширяет знания, но этика остаётся такой, какой была тысячу лет назад - либо есть у человека божественная сила прощения и добра, либо её нет.... И если мы вспомним фотографии из иракской тюрьмы "Абу-Грейб", то поймём, что за пять часов можно превратить в животного не только узника, но и его надсмотрщика. Нужно всегда быть начеку и думать о том, что человек в состоянии стать животным, и очень быстро. Он даже хуже, чем животное...
- У тебя довольно интересный взгляд на свою Родину. Ты говоришь: "Мы не понимаем, что такое демократия, не понимаем, что в нашей стране она невозможна. Нельзя говорить об ущемлении демократии в России, потому что ущемлять пустоту невозможно". И ещё: "Запад думает, что мы европейцы. На самом деле мы по территории - европейцы, по ментальности мы - не европейцы. У нас есть тенденция к обожествлению власти, поскольку это византийская религия - власть от Бога. У нас тенденция всегда слушаться начальника, и начальник должен быть один. У нас тенденция к вертикали, потому что если нет вертикали - всё разваливается. Недаром Струве, по-моему, говорил, что Россия должна быть в подмороженном состоянии, иначе она стекает со стола". Всё так?
- Конечно.
- Твёрдая рука - это то, что нужно России?
- Что значит "нужно"? Она возникает сама собой.
- Но она возникает из российского менталитета, культуры и прочего... При этом ты говоришь, что её не надо бояться. Твоя цитата: "Она может быть очень благотворна. Есть вещи гораздо важнее, чем пресловутая свобода. Думаете, если человеку предложить ввести цензуру и определённые ограничения, а взамен дать ему 3000 долларов зарплаты, социальные гарантии и чистые туалеты, он не согласится? Я сомневаюсь". Скажи, пожалуйста, а ты согласишься на то, что тебе дадут 3000 долларов, у тебя будут чистые туалеты, социальные гарантии, но насчёт свободы - извини, старик?