– Значит, восемь.
– Так точ…
– Да перестань ты каблуками щелкать!
Гость улыбается.
– Договорились.
– Садись. Я распорядился насчет чая. Тебя не спрашивал. Может, кофе хочешь?
– Если честно – не хочу, Иван Александрович. Я с вами чаю.
– Ну и ладненько… Садись.
Они садятся за стол заседаний друг напротив друга.
– Ты папку, что я послал, прочел?
Сергей кивает.
– Тогда обойдемся без увертюры. Я расскажу тебе то, чего в папке не было. Господин Терещенко был в списке на ликвидацию с 1918 года – приказ товарища Ленина, отдан лично. Но господинчик оказался хитер – увернулся несколько раз, а потом по своим каналам передал нам, что в случае его насильственной смерти некие документы будут переданы гласности…
Иван Александрович замолчал, глядя на гостя.
– Тут мне положено спросить, что за документы?
– Наверное.
– Что это за документы, Иван Александрович?
– Очень важные документы, Сережа. Для страны и партии важные. Очень.
– Подробнее не скажете?
Генерал улыбается, но улыбка кривоватая, вымученная.
– Много лет темные силы пытаются очернить светлый образ вождя мирового пролетариата, утверждая, что Владимир Ильич, организуя революцию 17-го года, действовал исключительно в интересах Германии и на германские деньги. Надеюсь, ты понимаешь, что все это – злобная клевета? Так, Сережа?
Сергей кивает.
– Сегодня эта тема далеко не так болезненна, как в те года, но… Зачем, чтобы накануне сороковой годовщины Революции всякая шушваль полоскала честное имя Владимира Ильича? Что ты на меня глядишь, как солдат на вошь? Да, такие документы были. И все, кому положено, об этом знали. Но это подделка. Грубая подделка!
– И он действительно мог их обнародовать?
– Да.
– И они до сих пор у него?
– Да. Мы много раз хотели с ним договориться – сначала чтобы достать мерзавца, а потом, когда страсти поутихли, хотели выкупить бумаги – появились у нас сторонники мирного решения вопроса. Но он избегает нас, как черт ладана. У этого господинчика нюх на неприятности, и подобраться к нему очень сложно. Другое дело – ты. Вот ты его можешь заинтересовать! Международный обозреватель, журналист, немножко склонный к фронде… Он всегда питал склонность к пишущей братии.
– Каковы мои полномочия?
– Достаточно широкие. Твоя задача – обезвредить бомбу, уговорами или силой… Тут решай сам. В стране перемены. Нам уже не все равно, что о нас пишут и думают, и никому не нужно, чтобы из шкафа доставали скелеты. Поговори с ним. Придумай какую-нибудь историю, но такую, чтобы он поверил.
– Например, что я пишу книгу о Временном правительстве и его роли в революции… Сойдет?
– Годится, – говорит генерал, закуривая. – Если решит проверять, мы легенду поддержим!
Он действительно выглядит добряком, если не обращать внимания на стальной проблеск во взгляде и на то, как он иногда в линию сжимает губы, отчего выражение лица меняется кардинально, буквально за доли секунды.
– Значит, так… Ты пишешь книгу. К юбилею революции и пишешь, – продолжает он. – Скажи, что отношение к участникам тех событий сейчас меняется, появился большой интерес читателей… Ну, это так, канва… Ты лучше придумаешь. Разберись, чем он дышит. Опасен ли? Как настроен к СССР? Насколько импульсивен? Это важно. Потому что, если он все-таки решит обнародовать бумаги, то головы полетят сверху донизу – в том числе и моя, и твоя. Сам знаешь, будут искать виновного и обязательно найдут.
– Если я решу, что он опасен? – спрашивает Сергей Александрович. – Что я должен делать?
– Хороший вопрос, – говорит генерал, улыбаясь одними губами. – Давай отложим его на потом. Для начала узнай о нем все, что можешь узнать. Тебе помогут в архиве, предоставят любые документы. Все, что есть.
– Спасибо, Иван Александрович.
– Потом скажешь. Придется подписать допуск – твоего для этих документов недостаточно. Ну и естественно, ты после задания забываешь о том, что читал и что видел. Понятно?
– Так точ… Понял, Иван Александрович!
– Ты отпуск оформил?
– Да, для всех я в отпуске.
– Ну и хорошо…
– Разрешите приступать?
– Погоди, – генерал встает и берет со стола папку. – Тут такое дело… В общем, привет тебе от родителей.
Он кладет перед Сергеем бумажную папку с завязками.
Тот смотрит на нее, но не прикасается, хотя сначала потянулся к завязкам рукой.
– Бери-бери… – подбадривает его Серов и закуривает новую папиросу. – Там несколько фотографий, последних. И записка для тебя. Скажу, было сложно все организовать, но… В общем, давай, читай, смотри… Выносить отсюда нельзя, сам знаешь.