необходимых случаях прибегнет и к организации производства.
Мероприятия по всесторонней защите труда получат дальней
шее энергичное развитие.
Предоставляя Учредительному собранию решить вопрос о пе
реходе земли в руки трудящихся и выполняя для этого подготови
тельные работы, Временное правительство примет все необходимые
меры, чтобы обеспечить наибольшее производство хлеба для нужда
ющейся в нем страны и чтобы регулировать землепользование в ин
тересах народного хозяйства и трудящихся населения.
Стремясь к последовательному переустройству финансовой
системы на демократических началах, Временное правительство об
ратит особое внимание на усиление прямого обложения имущих клас
сов (наследственный налог, обложение военной сверхприбыли,
поимущественный налог и т.д.).
Работы по ведению и укреплению демократических органов
самоуправления будут продолжены со всей возможной настойчиво
стью и спешностью.
Временное правительство приложит все усилия к скорейшему
созыву Учредительного собрания в Петрограде".*
Это была наша программа, выработанная в Исполнительном комитете, с небольшими и неуловимыми для массового читателя поправками, внесенными во время переговоров с цензовиками. Прием, оказанный этой программе и вообще новому правительству в Петрограде и в провинции, в городах и в деревне, в тылу и на фронте, заставил поколебаться даже противников коалиции из интернационалистского лагеря. Это проявилось на всероссийской конференции РСДРП, открывшейся 9 мая137. Здесь, на
* Суханов Н. Записки о революции, кн. 4, с. 9.
первом же собрании, большинством в 44 голоса против 11 (при 13 воздержавшихся) была принята резолюция, одобрявшая вступление социал-демократов в правительство и обещавшая новому кабинету доверие и поддержку.
* * *
Правительство приступило к работе при наилучших предзнаменованиях. Но меньше, чем через неделю, все изменилось: в рабочих кварталах Петрограда и в казармах поднялась волна недоверия, раздражения против коалиции, и день ото дня, час от часу эта волна поднималась все выше, все грознее. Не апрельские дни и не июньское наступление138, а именно середина и вторая половина мая принесли нам в Петрограде наиболее тяжелые поражения. На этом переломе в низах должен с пристальным вниманием остановиться историк.
Стремительный поворот настроения в народных низах объяснялся, думается мне, тем, что массы ждали от коалиции чуда. Из первого пункта правительственной декларации массы уловили лишь одно слово
мир; из второго пункта, посвященного вопросу об армии, до их созна
ния дошло лишь слово демократизация; дальше шли широкие формулы
"государственный контроль", "всесторонняя защита труда", "переуст
ройство финансовой системы на демократических началах"... Но про
шло пять дней, прошла неделя, и все оставалось по-старому. Правда,
газеты сообщили о каких-то шагах министерства иностранных дел, о
разработке законопроектов в каких-то комиссиях... Но не этого ждали
массы. Где мир? Где хлеб? Где чудо? Вместо ожидаемого мира -- слухи
о готовящемся наступлении на фронте. Вместо хлеба -- дальнейший
рост разрухи, дороговизны, безработицы. Вместо земли -- какая-то
статистика. Чудо не пришло! И независимо от будущих ошибок и грехов
коалиции в этом был ее первородный, ее основный грех. Утопический
максимализм низов -- против реально достижимого путями демокра
тии, -- вот формула расхождения, наметившегося в мае между рабоче
солдатским Петроградом и руководителями советского большинства. И
это расхождение сразу учли большевики. В начале апреля они представ
ляли собой крошечное меньшинство, гонимую кучку, и мы должны
были защищать их от клеветы врагов и от ярости толпы. В конце апреля
они уже оспаривали у нас политическое господство на заводах и в казар
мах. В мае они начинают штурмовать Петроградский совет, пытаясь
выбить из него укрепившееся там течение, -- и каждый день приносит
им новые успехи. Ибо теперь они уже не ищут новых путей, не пред
лагают революции своих схем, а плывут со стихией, возглавляя и выра
жая ее. 11 мая Ленин пишет в "Правде":
"Коалиционное министерство ничего не изменило. Тайные
договоры царя остаются святыней для него. И вы хотите, господа, чтобы это не "будило страсти"? За кого же принимаете вы сознательных рабочих и солдат? Или вы и впрямь считаете их "взбунтовавшимися рабами?"."
"Коалиционное министерство ничего не изменило", хотя оно у власти уже 4 дня, уже 5 дней, уже целую неделю! В этой демагогии была основа большевистской агитации и ее сила. Заводские митинги один за другим выносили резолюции с выражением недоверия коалиционному кабинету. На многих заводах большевики предлагали потребовать, чтобы такой-то "товарищ министр" явился на митинг для доклада и объяснений. Такие предложения встречали горячее сочувствие со стороны рабочих -- хотя бы потому, что каждому любопытно было увидеть и послушать министра. Когда меньшевики и эсеры, сторонники коалиции, доказывали, что министрам некогда ездить по заводам, в ответ раздавалось: "С рабочими им говорить некогда, а с буржуями небось целый день разговаривают!". А когда в назначенный день никто из министров-социалистов на завод не являлся, это давало большевикам повод вынести новую резолюцию --с выражением порицания, требованием отставки и т.д.
На одном из утренних совещаний "звездной палаты" я поднял вопрос о необходимости принять меры против растущего недоверия рабочей массы к правительству. Решили провести однодневную митинговую кампанию на крупнейших заводах с участием министров-социалистов и советских работников. Митинги были назначены на 17 мая. На мою долю выпало выступать вместе с Пешехоновым на Трубочном заводе, где как раз накануне большевики провели резкую резолюцию против правительства и избили противников этой резолюции. Встретили нас холодно. Пешехонов произнес деловую речь, обходя все "опасные" вопросы (о войне, о власти Советов, о тайных договорах и тд.). Его слушали сдержанно. Когда он кончил, немного похлопали. Такие результаты не удовлетворяли меня, и я сделал попытку переломить настроение толпы, ребром поставив перед ней наиболее волнующие ее вопросы. Но лишь только я заговорил о том, что Россия не может сразу выйти из огненного круга войны, поднялись крики "Долой!", мне пришлось прервать речь. Неожиданно попросил слова "для разъяснения" незнакомый мне молодой человек -- это был левый интернационалист Чудновский139, позже перешедший к большевикам и погибший на фронте гражданской войны. Его на заводе знали, и при его появлении на трибуне все стихло. Чудновский начал говорить о том, что я только что вернулся из Сибири, что отбыл каторгу и десять раз сидел в тюрьме за рабочее дело. Прием, оказанный толпой моей речи, он характеризовал как хулиганство. После этого я мог продолжать, и рабочие даже устроили мне овации. Но в
смысле политическом эти овации ничего не стоили -- они относились к моему, прошлому, а не к той политике, которую я защищал, -- завод был прочно в руках наших противников.
После этой неудачи я принялся с большой энергией за посещение рабочих митингов. Не всюду дело обстояло так плохо, как на Трубочном заводе. Кое-где настроение в пользу коалиции и всей политики Петроградского совета было еще достаточно сильно; кое-где имена Керенского, Церетели, Чернова еще пользовались популярностью. Но общее положение было тяжелое -- в рабочих кварталах почва уходила у нас из-под ног. То же самое наблюдалось и в казармах.
* * *
Отдавали ли себе руководители Совета отчет в серьезности положения? Почему не учли они своевременно царившее в Петрограде настроение?.. Но что значит для политического деятеля учесть настроения толпы? Значит ли это подчиниться данным настроениям и держать курс по течению слепой стихии?
Стихийность определенного настроения -- не гарантия спасительности его для народа и не клеймо пагубности. Порою о кликах толпы мы говорим "Глас народа -- глас Божий", но бывают условия, когда мы обязаны противопоставить этим кликам все силы нашего разума и нашей воли. Бывают условия, когда стихийные силы, разнуздываемые революцией, увлекают ее в сторону утопий, эксцессов, гибели, и тогда долг революционера -- встать на пути стихийных сил, и вероятная его участь -- быть раздавленным этими силами. И таковыми представлялись условия в середине мая 1917 г.