Зачем вы при оружии?
Идем резать буржуазию.
Собрав полк, обратился к нему от имени съезда Советов. Поднялись крики:
Не знаем никакого съезда!
Это съезд земских начальников!
Когда я сказал, что я -- член Исполнительного комитета Петроградского совета, опять крики:
-- Комитет жидами захвачен!
Все же выслушали меня, и казалось, что моя речь произвела некоторое впечатление. Но после меня выступил человек в солдатской форме, малоинтеллигентного вида, однако, видимо, привыкший говорить перед толпой.
-- Революция ничего не дала солдатам. Министры продались
буржуазии. Церетели взял взятку в 10 миллионов рублей. Нам
все равно, кто будет править Россией, -- хотя бы Вильгельм!
И солдаты, считавшие себя большевиками, бешено аплодировали этим словам.
Под конец все же поняли, что в Петрограде собрались представители всех Советов и что они все против демонстрации. Решили не выступать и хмуро разбрелись по ротам.
Не лучше была картина и в других воинских частях. Сильной черносотенно-погромной струей было отмечено также настроение рабочих кварталов.
Утром открылось в Таврическом дворце заседание съезда. Выяснилось, что демонстрации не будет -- но, вместе с тем, выяснилось из докладов членов съезда, насколько враждебна ему клокочущая в рабочих кварталах и в казармах стихия.
День 10 июня прошел спокойно. Но мы жили как на вулкане. На следующий день по инициативе Церетели собрались на закрытое совещание членов петроградского съезда и бюро всех съездовских фракций. Собрание было тяжелое и бурное. Дан внес предложение установить на будущее время, чтобы воинские части мог
ли участвовать с оружием лишь в манифестациях, устраиваемых Советами, и чтобы вообще никакие демонстрации не устраивались без ведома и согласия Советов. Церетели говорил о "заговоре" большевиков против революции и требовал их разоружения.
Чтобы понять все значение последнего требования, нужно восстановить в памяти некоторые особенности положения в Петрограде. Еще в февральские дни в руки населения попало значительное количество оружия, частью переданного толпе солдатами, частью отобранного при разоружении полиции, частью взятого из разбитых оружейных магазинов и складов. В дальнейшем это оружие естественным образом стеклось к наиболее активным, бунтарски настроенным группам, которые продолжали непрерывно вооружаться и в последующие месяцы. Лозунг "вооружения рабочих" с начала апреля занимал видное место в большевистской агитации. Оппозиция Исполнительного комитета в глазах части рабочих лишь увеличивала обаятельность этого требования. Сочувствовали вооружению рабочих и бунтарски настроенные полки, и именно благодаря их содействию число винтовок и даже пулеметов в рабочих кварталах с каждым днем возрастало. Потом на всех крупных заводах появились вооруженные до зубов дружины. Они до поры до времени не выступали активно и даже, насколько помню, не выносили особенно "свирепых" резолюций, но ни для кого не было тайной, что они составляют "войско Ленина", готовое выступить против "войска Керенского". К разоружению этих рабочих отрядов, к роспуску заводских дружин и сводилось требование Церетели о разоружении большевиков. По соотношению реальных сил эта мера была неосуществима: дружины добровольно не сдали бы оружия, а солдаты отказались бы силой отбирать у рабочих винтовки, которые сами же в феврале и позже давали рабочим. Но поставленный Церетели вопрос о разоружении произвел на бунтарские элементы столицы впечатление "призыва к порядку" и в этом смысле не остался без последствий.
Большевики, протестуя против выступления Церетели, покинули собрание. В защиту их от несправедливых подозрений выступил Мартов. Провинциальные делегаты истерически протестовали против того, что петроградцы втягивают их в свои "домашние споры", призывали к единству, рассказывали о том, как хорошо уживаются они с большевиками "у себя" -- на Волге, на Урале, в Сибири. Та постановка, которую придавал Церетели вопросу о несостоявшемся выступлении, представлялась им слишком острой и несправедливой. При голосовании резолюции голоса разбились: половина собрания считала достаточ
ными меры, предложенные Даном, половина настаивала на более решительных шагах, и, в частности, на том, чтобы действия большевиков были осуждены как заговор.
Согласились, наконец, предложить съезду краткую резолюцию, устанавливавшую, что уличные демонстрации могут быть устраиваемы лишь с ведома и согласия Совета, но обходившую молчанием вопрос о разоружении большевистских организаций.
На съезде новый скандал: большевики представили письменное заявление с протестом против обвинения их партии в подготовке заговора и с шумом покинули здание. Ту же демонстрацию большевики повторили два дня спустя, 14 июня, на собрании Петроградского совета -- так велико было их негодование против контрреволюционной клеветы, приписывавшей им устройство заговора.
Ну а на самом деле? Был ли налицо заговор 10 июня? Действовали ли в данном случае большевики, как бакунисты160, разнуздывая бунтарскую стихию, или как бланкисты161, готовя технический аппарат для переворота? Материалы, опубликованные за последнее время, неопровержимо доказали, что в деле 10 июня бланкистский элемент в тактике большевиков сочетался с бакунист-ским: в то время как партия в целом разжигала бунтарские инстинкты, ее центр в глубокой тайне подготовлял план переворота. Дело должно было начаться вооруженной демонстрацией около Мари-инского дворца и закончиться -- в случае благоприятного хода событий --арестом Временного правительства*. Масса должна была создать обстановку, инициативная группа заговорщиков сохраняла за собой нанесение решительного удара. Именно потому большевики легко отказались от проектированного выступления, что с разоблачением его заговорщического элемента оно утрачивало в их глазах всякую ценность. К тому же другая цель, которую ставила себе партия -- продемонстрировать перед провинциалами свою силу в столице, -- была ею в полной мере достигнута.
* * *
История с несостоявшимся выступлением 10 июня имела свое продолжение. Чтобы сгладить оставленное ею неприятное впечатление, съезд решил назначить на 18 июня манифестацию, которая должна была бы выявить единство революционной демократии Петрограда. Затея в основе своей была нелепая: нельзя выявить то, чего нет; манифестация могла обнаружить только те
* См.: Суханов Н. Записки о революции, кн. 4, с. 317--323.
настроения масс, которые мы наблюдали в ночь с 9-го на 10-е -- лишь внешним образом облагородив их, придав им оболочку установленной обычаем революционной фразеологиии.
Но... интернационалисты искали путей для примирения с большевиками, которых так несправедливо обидел Церетели; часть меньшевиков-оборонцев хотела дать удовлетворение интернационалистам; провинциалы открыто заявляли, что ничего не понимают в петроградской "каше"; среди руководителей Исполнительного комитета нашлись люди, убежденные в том, что стихийные настроения толпы -- вздор, что все дело в организации и что в их руках манифестация не может не удасться. Именно эти маги организации и навязали съезду план манифестации 18 июня.
Заодно надеялись использовать манифестацию для того, чтобы познакомить рабочие и солдатские массы Петрограда с делегацией, которую съезд Советов решил отправить в нейтральные и союзные страны для агитации в пользу мира.
Казалось бы, эта заграничная делегация должна была играть крупную роль в нашей борьбе за мир. Но, как я упоминал уже, поглощенные текущей работой, увлеченные задачей повышения боеспособности армии, мы не уделяли достаточно сил и внимания положительной стороне мирной политики, и в результате вопрос о делегации как-то отодвинулся у нас на задний план. Организовывать ее принялись только в июне, выбирали ее наспех, и состав ее оказался случайный, недостаточно яркий. В нее вошли Гольденберг, Эрлих162, Русанов163 и два Смирновых (один -- рабочий164, другой -- фронтовик165). Широкие массы членов делегации не знали, да и интересовались ею так же мало, как и вопросом о международной социалистической конференции. Это должно было отразиться на успехах делегатов в Европе.