* * *
Что произвело знаменательный перелом в настроении петроградского гарнизона вечером 4 июля? Этот вопрос представляет значительный интерес, ибо это -- вопрос о силах, сломивших в июле ту стихию, которой суждено было восторжествовать три с половиной месяца спустя, в октябре.
В свое время была сделана попытка объяснить ход событий теми энергичными мерами подавления и пресечения, которые были приняты Временным правительством. Так, из сообщения кн. Львова о событиях 4 июля провинциальные губернские и уездные комиссары узнали:
"Артиллерия, дав залп, разом очистила себе дорогу, и толпы у Таврического дворца разбежались." И далее: "Принятыми начальством мерами мятеж был подавлен, и к ночи на улицах города замечалось значительное успокоение".
Может быть, такое освещение событий было необходимо в интересах престижа власти. Но в интересах исторической правды нужно признать, что никаких залпов артиллерия не давала, никакого впечатления на толпу ее появление не произвело, ни малейшего влияния на ход "мятежа" меры правительства не оказали. Действительно, около 5 часов, когда Таврический дворец был окружен кронштадтцами, командующий войсками Петроградского округа, по распоряжению правительства, послал на выручку дворца сотню (или полусотню) казаков с легкой артиллерией. Но этот отряд не добрался до места назначения: на Литейном проспекте он наткнулся на толпу солдат. Солдаты открыли огонь по казакам, и те, почти не пытаясь сопротивляться, бежали, побросав пушки и оставив на месте несколько человек убитыми и ранеными.
Ночью мне пришлось быть на месте происшествия -- на мостовой еще лежали убитые лошади, тут же стояли и брошенные пушки, из которых не было сделано при столкновении ни одного вы
стрела. А это была единственная "принятая правительством мера", единственная за два дня попытка "подавления беспорядков"! Перелом, наступивший вечером 4 июля, зависел не от кавалерийских наскоков на бушевавшую в городе стихию, а от иных, более глубоких причин. П.Н. Милюков пишет в своей "Истории":
"Наконец, около 7 часов вечера (4 июля) начали обнаруживаться первые последствия правительственных обращений к войскам, остававшимся верными... В это время пришли на Дворцовую площадь и подкрепили инвалидов 9-й кавалерийский полк, Владимирское военное училище, 1-й казачий полк. Правительство ободрилось. На выручку Таврического дворца шли Литовский и 176-й полки"*.
Это -- недоразумение. Были какие-то "остававшиеся верными" войска, и правительство два дня безуспешно взывало к их верности, но почему-то они не откликались, предоставляя охрану правительства "инвалидам". А вот в 7 часов вечера 4 июля последствия повторных обращений начали сказываться...
И еще один момент, упущенный из внимания историком: Владимирское военное училище, 9-й кавалерийский полк и 1-й казачий полк не были ни в малейшей степени заражены большевизмом. И если 3 и 4 июля они не могли выступить в защиту правительства, то лишь потому, что против них оказались бы десятки тысяч штыков петроградского гарнизона (пехотных полков, артиллеристов, матросов, технических частей). В этом солдатском море была вся суть. Почему же в нем бунтарские настроения преломились, пошли на убыль?
Одним из обстоятельств, преломивших настроение нейтральных воинских частей, П.Н. Милюков считает опубликование "некоторых документов разведки", то есть известных показаний Ермоленко о связи большевиков с германским генеральным штабом176. Но, во-первых, в семь часов вечера солдатские массы еще ничего не могли знать об этой истории, так как даже президиум Исполнительного комитета узнал о ней значительно позже, а во-вторых, не может быть сомнений в том, что солдаты -- если бы их настроение не преломилось по совершенно иным причинам -- отнеслись бы к разоблачениям правительственной "разведки" как к "гнусной выдумке буржуазии".
Перелом 4 июля остается в освещении П.Н. Милюкова необъяс-ненным. Не объясняет его и Суханов. При описании того, что происходило на улицах Петрограда в июльские дни, он не прикрашивает действительности. "...Во главе солдатских групп, "выступавших" 3 июля, -- признает он, -- стояли не только больше
* Милюков Л. Н. Указ. соч., с. 245.
вики. Тут были, несомненно, и совсем темные элементы"*. О настроениях, царивших 4 июля, он повествует: "Чувствовалось большое возбуждение -- с колоритом озлобления, но отнюдь не энтузиазма"**. И несколькими страницами далее:
"Начались небольшие частичные погромы... Под предлогом обысков начались грабежи. Пострадали многие магазины, преимущественно винные, гастрономические, табачные... Разные группы стали арестовывать на улицах кого попало... Часам к четырем число раненых и убитых уже исчислялось по слухам сотнями"***.
Но вот наступил вечером 4 июля известный перелом. Суханов пишет о нем следующее:
"Кровь и грязь этого бессмысленного дня к вечеру подействовали отрезвляюще. В самом деле, что же это такое делается, зачем, кто виновник, откуда эта кровь и грязь, убийства, грабежи, насилия, погромы... К вечеру стихия быстро входила в берега, улицы пустели. О новых выступлениях не было слышно. "Восстание" окончательно распылилось. Остались только эксцессы разгулявшейся толпы... Раненых и убитых насчитывалось до 400 человек"****.
А между тем резкий перелом, происшедший в настроениях петроградских солдат под вечер 4 июля, должен был иметь определенную причину. Для тех, кто непрерывно следил за развитием событий, не могло быть ни малейших сомнений в характере этой причины: кризис наступил, лишь только стало известно о том, что к Петрограду движутся войска с фронта. Эта весть разнеслась по городу вскоре после эпизода с арестом Чернова перед Таврическим дворцом. Чаще стали трещать звонки дворцовых телефонов. Из казарм спрашивали, соответствует ли действительности известие о движении воинских эшелонов к Петрограду.
Да, соответствует.
Кто вызвал воинские части с фронта?
Центральный исполнительный комитет.
Зачем?
Для защиты революции и порядка.
Полк просит передать, что он в выступлении не участво
вал. Безобразили только две роты.
Таково было содержание наших переговоров с петроградскими полками вечером 4 июля. То же самое происходило и в рабочих кварталах. Бунтарская волна схлынула в тот самый момент, когда стало известно, что фронт готов силой поддержать решения, принятые на июньском съезде при участии его представителей.
* Суханов Н. Записки о революции, кн. 4, с. 396. ** Там же, с. 411. *** Там же, с.416. **** Там же, с. 433.
* * *
Кто был инициатором вызова войск с фронта? С какими чувствами, во имя чего шли в Петроград снятые с позиций полки? Правительство едва ли было осведомлено об этом деле. Да и где было правительство в те часы, когда бунтарской стихии был нанесен этот удар? Вслед за четырьмя министрами-кадетами вышел в отставку Некрасов177. Исчез куда-то Терещенко. Керенский еще до начала беспорядков выехал на Юго-Западный фронт. Советские министры были поглощены борьбой внутри ЦИК. Правительство как таковое пребывало в эти часы в нетях. Войска были посланы в Петроград с Северного фронта, из 5-й армии. Станкевич, бывший в то время комиссаром Северного фронта, передает в своих "Воспоминаниях":
"Петроградский штаб требовал помощи с фронта. Я немедленно разослал во все армии и фронты предложение обсудить меры о помощи правительству"*.
Но пока вопрос обсуждался по инстанциям, в 5-й армии уже кипела работа по подготовке "сводного отряда". Здесь инициатива вмешательства в петроградские дела принадлежала председателю армейского комитета Виленкину.
Я говорил уже о том впечатлении, которое вынесли из встреч с петроградским гарнизоном представители армейских комитетов, бывшие на июньском съезде Советов. Уже тогда они говорили петроградским советским работникам о необходимости "оздоровить" и образумить гарнизон при помощи "интервенции" со стороны фронта. Вскоре после съезда Советов Искосол178 12-й армии по собственному почину предпринял шаг, являвшийся как бы прологом такой "интервенции". А именно, в разгар нашего конфликта с 1-м пулеметным полком (по поводу отправки команд с пулеметами на позиции) Искосол обратился к полку с посланием, составленным в решительных и резких выражениях и заключавшим в себе недвусмысленную угрозу. Это послание произвело на полк сильное впечатление, и большевики могли парализовать его, лишь уверяя солдат, что Искосол не имеет за собой никакой силы, что угрозы его не больше, чем пустые слова.