Вот в 1915 году ставший позднее самым знаменитым членом Временного правительства эсер Керенский решает поправить свое подорванное думскими баталиями здоровье. Едет будущий «отец русской демократии» отдыхать в пансионат в Финляндию. Дадим слово ему самому: «Вскоре после моего возвращения состоялась тайная встреча лидеров „Прогрессивного блока“, на которой было решено сместить с помощью дворцового переворота правящего монарха и заменить его 12-летним наследником престола Алексеем, назначив при нем регента в лице Великого князя Михаила Александровича».[45] Свою роль в перевороте сыграли и военные, а точнее, высший генералитет, недовольный личностью царя и его поведением во время мировой войны. Жаждали отречения Николая и многие из семьи Романовых, надеясь на лучшее положение при новом монархе. Были среди членов правящей династии и поклонники республиканского способа правления, не чувствовавшие аномалии своих идей для лиц царской крови. Словно львы-вегетарианцы, мечтали они о том времени, когда никто не будет никого «есть», забывая о собственной неминуемой голодной смерти в этом случае.
Борцы за свободу в белых перчатках тайно, во время страшной войны, готовятся удалить главу государства от власти. Естественно, бескровно. Это как если бы Московский горком партии решил в декабре 1941-го «без насилия» отправить Сталина в отставку. О том, что идет война и что надорванный непомерно тяжелыми усилиями организм страны может и не выдержать борьбы за власть, никто не думал. Не приходила заговорщикам в голову мысль, что вожделенную власть они могут и не удержать. Большинство тех Романовых, кто наивно радовался февральскому перевороту, будут позже убиты большевиками, а остальные еле унесут ноги из взбесившейся страны.
Желание перемен в эшелонах власти, ощущаемое русской элитой, и стало основным материалом «союзного» плана разрушения страны. «Мягкие» монархисты, такие как Родзянко, Милюков и Гучков, надеялись на установление конституционной монархии во главе с царевичем Алексеем или братом Николая II великим князем Михаилом Александровичем. Левые элементы, рупором которых стал Керенский, желали установления республики. Военные хотели твердой власти и прекращения предательства со стороны «немецкой» партии царского окружения. Отсутствие реальных доказательств этого никого не смущало: царица — немка, следовательно, в наших поражениях виновата она. Она же вместе с Распутиным якобы возглавляла попытки заключения сепаратного мира с Германией. Подобными слухами полнились великосветские салоны, душные казармы и думские коридоры.
Для приведения замыслов заговорщиков в жизнь первоначально планировалось арестовать царя и царицу и принудить его написать отречение. Такой вариант был определен основным у думско-военных заговорщиков. Поскольку планы «союзников» были более обширными, их спецслужбами было решено подкорректировать план — придать ему естественность. Дать повод и придать перевороту вид народного недовольства, а не вид заговора.
Информация о заговоре против Николая тогда действительно была известна очень многим. Однозначно знали о ней и в Лондоне, и в Париже. Генерал Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич знал многих заговорщиков лично: «Мысль о том, что, пожертвовав царем, можно спасти династию, вызвала к жизни немало заговорщических кружков и групп, помышлявших о дворцовом перевороте… О заговоре, наконец, были осведомлены Палеолог и Джордж Бьюкенен, послы Франции и Великобритании».[46]
В мае 1916 года Европу посетила русская парламентская делегация во главе с Милюковым. «Союзные» правительства питали к этой «парламентско-общественной» группе горячую симпатию. Русская разведка докладывала, что во время неформальных встреч парламентариев у них частенько заходили разговоры на такие темы, за которые в военное время принято расстреливать. Николай II получает все больше подобной информации, узнает он и о поддержке правящими кругами Англии и Франции думских оппозиционеров. Фрейлина императрицы Анна Вырубова пишет: «Государь заявил мне, что он знает из верного источника, что английский посол сэр Бьюкенен принимает деятельное участие в интригах против Их Величеств и что у него в посольстве чуть ли не заседания с великими князьями по этому поводу».[47]
Свидетельств таких невероятно много. Вот генерал-майор свиты, дворцовый комендант Воейков, вспоминает о впечатлении, которое произвела на него встреча с английским и французским послами во время новогоднего приема 1917 года в Царском Селе:
45