– Из-за того, что дядя Ники изменил своей присяге, погибла моя мама…
Я стиснул зубы. Да, под этим углом я на проблему не смотрел. Вот уж действительно.
– Да, сын. Получается так.
Помолчали. Каждый думал о своем. И я не хотел бы быть на месте Николая, когда тот посмотрит в глаза моему сыну. Что ж, за все надо платить. В том числе и за малодушие. И уж тем более за измену присяге. Я имел право так говорить, потому что знал, что Николай отрекся бы в любом случае, и мое появление в этом времени изменило лишь ход истории, но отнюдь не это позорное обстоятельство. Что ж, пусть им там, в поезде, икается. Ему и его драгоценной Аликс.
– Впрочем, сын, дядя Ники своим отречением породил проблему, которую нужно срочно решать. Наши законы не позволяют императорам отрекаться. И уж тем более отрекаться за сына. Мы уже имели заговор и мятеж в попытке усадить Алексея на трон. Мятеж подавили, но мое положение очень зыбко. Угроза еще не минула. И если переворот случится, то не пощадят ни меня, ни тебя, понимаешь? И не важно, что ты не имеешь прав на престол. Это ничего не изменит. Ты можешь погибнуть в любом случае.
Георгий поежился, но затем расправил плечи и посмотрел с каким-то вызовом.
– Но ты же не дашь им устроить переворот?
Смотрю ему в глаза и серьезно киваю.
– Не позволю.
Мы вновь пошли по дорожке. Я продолжал говорить.
– Однако такое положение опасно и нетерпимо. Неопределенность во власти ставит Россию перед лицом смутного времени. Вам должны были рассказывать о временах Древней Руси. Тогда раздробленная Русь не устояла и на несколько веков попала под иго. Было в нашей истории еще несколько периодов неопределенности во власти. Было так во времена, когда пресеклась прямая ветвь Рюриковичей на российском престоле. Тогда Смута обрекла Россию на многие годы бед, а саму ее едва не победили поляки, взявшие Москву и даже пытавшиеся усадить на русский трон своего короля. Русь тогда выстояла, и на царство была призвана династия Романовых. Прошел век, и Петр Великий допустил ошибку, внеся беспорядок в правила престолонаследия. И в России вновь начался беспорядок, именуемый историками эпохой дворцовых переворотов. Лишь Павел Первый смог восстановить определенность в этом вопросе, и более чем сто лет в России не было угрозы смуты.
Георгий проговорил с расстановкой:
– Пока дядя Ники не отрекся от престола.
– Да, ты все правильно понял. Мы вновь на пороге смутного времени. Мои собственные права на трон могут быть оспорены, как только моя власть ослабнет. Но хуже всего, что и с моим наследником все плохо. Ты хоть и мой старший сын, но по закону прав на корону не имеешь.
Мальчик вздохнул как-то слишком уж по-взрослому.
– Я знаю. Бабушка говорила. Мама тебе была не ровня. Мор-га-на-ти-ческий брак, так правильно?
– Да, сын. По закону дело обстоит именно так. Я любил твою маму и не планировал становиться императором. Для меня это все не имело значения.
Ложь во спасение? Откуда мне знать, любил мой прадед графиню Брасову или нет? Вполне может быть. Да и что я мог сказать в данном случае?
– Да, папа. Я знаю…
– Однако сейчас это обстоятельство приобрело решающее значение. Поскольку ты не можешь наследовать трон, то моим официальным наследником является Павел Александрович. Это очень опасная ситуация и для меня, и для тебя, и для всей России.
– Ты собираешься еще раз жениться?
Георгий серьезно посмотрел на меня.
Блин, и чего я тут распинаюсь битый час, а? Я даже несколько растерялся от такого вопроса. Да, я планировал подвести к нему тему, но такой вот встречный вопрос меня даже несколько выбил из колеи.
Однако не позволяю себе в этот ответственный момент задать какой-нибудь глупый вопрос или начать что-то блеять в оправдание. Это окончательно погубит наши отношения и доверие между нами. Потому отвечаю, не отводя взгляда:
– Да.
Сын молчит пару мгновений, затем хмыкает каким-то своим мыслям.
– На принцессе из Италии?
Мы несколько секунд смотрим друг на друга, а затем совершенно неожиданно Георгий прыснул от смеха.
– Ты бы видел свое лицо, па-а!!!
И мы заржали. Хохотали до слез, упав в траву и тыча друг друга в бока. Напряжение уходило, уходила в прошлое недосказанность, взаимное недоверчивое опасение, боязнь все испортить и разрушить. Переворачивалась страница, и на наших глазах рождалась новая история, новая глава нашей жизни.
Наконец, отсмеявшись, мы легли на траве бок о бок, глядя куда-то в бесконечную синеву неба.
Не утерпев, я привстал на локте и спросил: