Неожиданно с противоположной стороны поляны показались какие-то фигуры. Они направлялись в нашу сторону, но, благодаря тому что мы полулежали на земле, они нас еще не заметили. Оказалось, впереди всех шел Николай с винтовкой наперевес; мы больше узнали его по голосу, так как расстояние не позволяло точно видеть его лицо, причем он все время оборачивался и, ругаясь, подгонял отстающих. Теперь их было не 5–6, а сколько точно, мы не могли определить, но большая группа. Мы решили тихо отойти глубже в лес, не принимая боя, но Сережа не выдержал, узнав Николая. Он дважды выстрелил в него из нагана, и тот, как-то подпрыгнув, как бы стараясь ухватиться за куст, свалился на землю. Пули засвистали в нашем направлении. Я бросил гранату в наших преследователей, и мы побежали. Увы, и впереди нас мы услышали громкие разговоры. Пропали, мы окружены, но будем драться до последней пули, вернее, последняя пуля для себя, но живыми сдаваться не будем. Вдруг совсем близко кто-то закричал: «Если большевики, бросайте оружие, руки вверх! Если наши, бегите к нам!» Мы как оголтелые закричали: «Свои, свои…» — и побежали на голос. Кто они, эти свои? Не все ли равно, лишь бы не большевики! Подбежали к груде сваленных деревьев. Тот же голос скомандовал: «Ложись и не поднимай головы, поднимешься — убьем». Мы залегли, нас стало охватывать беспокойство. Свои, а лица своего не показывают! На всякий случай вытягиваю осторожно гранату. Мы видели, как через поваленные деревья кто-то перепрыгивает и все бегут в том направлении, откуда мы прибежали. Поднять головы боимся, чувствуем, что около нас есть охрана. Через некоторое время вдали раздалось «Ура!» — и все стихло. Один из наших охранников приказал: встать! Мы поднялись… на нас серьезно смотрел мальчик лет 15–16. Увидев его, мы еле сдерживали смех: взрослых, да еще и офицеров, мальчонка заставил лежать!! Он подошел к нам и очень вежливо извинился за такой грубый прием, но они не могли иначе поступить.
— Вы офицеры, в каких чинах?
Мы сказали, что поручик, капитан и подполковник.
— Это хорошо, наш отряд увеличится на трех человек.
Мальчик сказал, что он кадет Симбирского корпуса, а командир — Георгий Кузьмич Ватягин. Мы слышали от Михеича о грозе большевиков поручике Ватягине. Мальчик сказал, что командир вернется лишь тогда, когда последний из преследовавшей нас группы будет убит. Мы спросили мальчика, кто же они такие. Он с гордостью ответил:
— Мы члены повстанческого отряда поручика Ватягина и уже недели четыре бьем красных. На этих днях пойдем брать Казань, как только Каппель подойдет ближе к городу.
— Сколько же вас в отряде?
Мальчонок, почесав затылок, смущенно ответил:
— Если сегодня никого не убьют, человек тридцать.
Мы ему возразили, что с таким количеством в строю принять открытый бой с красными, которых в пятьдесят, а то и более раз больше… Мальчонка перебил нас, заявив, что они долго следили за карательным отрядом красных, которых было более ста человек, и командир перехитрил их. Напал на них ночью, и их так расчистили, что ни один не ушел живым. Забрали у них все оружие и даже два пулемета, но «максимы» такие тяжелые, что командир приказал испортить их и бросить в озеро. «Ведь мы ни одного дня не стоим на месте. Наш командир водит нас с места на место, он эту местность знает как свои пять пальцев, и в деревнях его знают и любят и помогают».
Мальчик предложил нам выпить чаю и закусить. Мы с радостью приняли его предложение.
Через некоторое время к нам подошел громадного роста мужчина с хорошей, большой черной бородой, протянул нам руки и сказал:
— Добро пожаловать! Я вас знаю, по разговорам, по вашей расправе с пятью чекистами в хате Михеича. Милости просим примкнуть к нам, я бывший учитель, а во время войны получил офицерский чин поручика. Большевики жестоким способом убили мою жену и двоих детишек, теперь я их ловлю и давлю как мух — большего они не заслуживают.