И Рудольф сдался. Он был молод, горяч и горд, в любой другой момент сын с негодованием отверг бы дар, но… Теперь он знал, что отказ разобьет материнское сердце, обернется невыразимыми страданиями женщины, предчувствовавшей мнимую беду.
И он взял мешочек.
— Я верну их, мама. Я вернусь сам и верну эти деньги.
— Дай бог, сынок… — Марта порывисто обняла его. Казалось, еще вчера она держала на руках плачущего младенца, а сейчас малыш вырос в молодого, сильного мужчину, который мог бы носить на руках ее. С неженской силой она прижимала к себе сына, словно сила материнской любви могла защитить его и успокоить страшное предчувствие беды, что точило ее душу.
— Присаживайтесь, Уильям, — предложил майор Натан. — Как дела дома?
Лейтенант Дрегер присел на стул, небрежным движением головы приветствовал прочих собравшихся — здесь все хорошо знали друг друга и можно было обойтись без формальностей.
— Как обычно, — ответил он. — Дождливо, прохладно, зелено.
— Лаконично, — сказал майор. — Но я имел в виду ваш дом, а не Британию.
Дрегер пожал плечами.
— Как обычно, — повторил он. — Достаточно голодно и бедно, но жить можно.
— Вот что мне в вас всегда нравилось, Уильям, это умение выражать многое малыми словами.
С этими словами батальонный командир майор Джордж Монтег Натан сделал жест, словно приглашая всех к столу. В огромной брезентовой палатке, собрались сам Джордж Натан, несколько французских и английских танкистов, разведчики и арткорректировщик — костяк командного состава сводного штурмового батальона. На походном складном столе была разложена большая карта, исчерканная многочисленными — в пять цветов — пометками. Насколько понял Дрегер, корпусное совещание уже закончилось, теперь командиры нижестоящих уровней посвящали в суть и задачи грядущей операции своих подчиненных.
Поначалу лейтенант удивился — каким образом его отпустили в преддверии таких значимых событий, как правило, перед операциями фронтового масштаба отпуска отменялись. Но по здравому размышлению решил, что новый стиль по-своему разумен — больше шансов запутать немецкую разведку, сделав вид, что все в армии идет заведенным порядком. И все же, его слегка знобило. Лейтенант как-то свыкся с мыслью, что у него будет как минимум несколько дней после возвращения, в течение которых он вернется в привычную колею окопной жизни. Однако, практически сразу же попал в круговерть тайной, невидимой со стороны, но от этого не менее напряженной суеты. Резкий переход нервировал и вновь вызывал одну и ту же мысль, которая неотступно сопровождала его на фронте с первого дня, несмотря на то, что Дрегер был добровольцем.
«Я же не военный, а шахтер, что я здесь делаю?..»
— О, да, дом, милый дом. Старая добрая Англия… «Страна величия, обитель Марса, трон королевский, сей второй Эдем». — неожиданно процитировал на вполне хорошем английском француз с рыцарским шлемом на рукаве. Тон его был отнюдь не доброжелательным, скорее едко-саркастическим. На первый взгляд слова были совершенно нейтральны, но все присутствующие хорошо поняли скрытый смысл.
Французы и англичане с первого года войны сражались и гибли бок о бок, но… Британия находилась за проливом, вне досягаемости врага, а значительная часть Франции до сих пор была под пятой врага. Французские снаряды годами перемалывали французские же деревни и виноградники. И разговоры о том, что англичане наживаются на галльской крови, истощая основных континентальных конкурентов, были такими же стойкими, как трупный смрад на передовой.
Дрегер скрипнул зубами, сжав кулаки. Американцев еще можно было назвать кровопийцами, недаром они так долго собирались, чтобы вмешаться в европейские дела, и то не всех, взять хотя бы стойкого Шейна. Но слышать даже намек на подобное ему, ветерану туннелей Западной Фландрии…
Танкист молча, с кривой усмешкой смотрел на Дрегера. Молодой, невысокий, с лицом землистого цвета, подергивающимся в нервном тике, француз сидел неестественно прямо из-за корсета, угловато выступающего под кожаной шоферской курткой. Почти у всех танкистов очень быстро начинались большие проблемы с позвоночником. Немудрено — когда многотонная махина, поднявшись на какой-нибудь пригорок, с размаху обрушивается вниз, принимая удар прямо на корпус — позвонки просто ссыпаются в кальсоны. А уж воздух внутри танка был такой, что экипажи нередко предпочитали вылезти под вражеский огонь, чем дышать горячей смесью бензина, выхлопных газов и масла.