Он остановился и узнал.
— А вот… дела… Не знаете ли кого-нибудь, кто мог бы купить лигнин?
— Лигнин? Что вы!.. А вы знаете-то сами, что такое лигнин?
— А как же…
Он развернул пакет. Это был действительно лигнин…
— Вот продаю… Купил по случаю партию лигнина… говорили, за бесценок… А оказалось, что и в магазинах столько же стоит… теперь уж не знаю, как быть… лишь бы продать… Вы бы не взяли на себя? Насчет процентов за проданное…
— Оставьте, пожалуйста… Я здесь никого не знаю… А на какие деньги купили?
Он замигал глазами…
— Вот… папины золотые часы продал… Ужасно жалко… Но что же делать? Ничего не могу… Вот обещали взять… тут одно кабарэ открывается… песенки инсценировать… Но костюма штатского нет… просто беда…
— Да вы бы, Жорж, службу поискали… Вы же французский язык знаете…
— Нет… нет!.. — он даже заволновался. — Как же? Я же рожден артистом… Я не хочу служить. Мне бы костюм — меня всюду возьмут… Я же с Верочкой Холодной… Вот тут снимки будут… Я бы мог… мне предлагали… Но вот костюм!.. А служить? Забыть свое призвание? Никогда!..
— Вы, наверное, голодаете?..
— Ничего!.. Не всегда так будет… Вот скоро в Россию вернемся… Или, может быть, в Марсель уеду…
— Почему же в Марсель?
— А так… слышал, что в Марсель приглашают киноартистов… Вот и я поеду…
Время шло… Он все мечтал о сцене, и лицо его худело, а под глазами ложилась тушь —не от Дорэновского карандаша, а от руки голода… и нужды. Но он по-прежнему надеялся попасть в кинотеатр и не пытался даже искать себе что-нибудь прочное, перебиваясь случайными заработками или продажей последних вещей…
Он приходил ко мне «на минутку»… Иногда просиживал часы… И от его шинели, старой, истасканной Елизаветградской длиннополой шинели, пахло сыростью Перы и закоулков Галаты…
Он произносит монологи… Говорит сам, ибо нет возможности в его речь вставить хоть одно слово… Да и не нужно! Ему надо высказаться, излить свои горести и, излившись, уйти куда-то в туман и слякоть…
Он жил прошлым. По-видимому, все настоящее казалось ему диким, гадким сном, кошмаром после хорошей понюшки кокаина… Он не останавливал своего внимания на нем — он только горестно недоумевал, не желая ни вдуматься, ни сосредоточиваться на своем бедственном положении, ни искать выхода из него…
Он жил все там — то в «гетмановском» Киеве, то в веселой Одессе, то в яркой, суетливой, больной Ялте… В своих мечтах он по-прежнему ходил элегантно одетым, душился Origan Coty, проводил дни в обществе артистов, а ночи — в кабарэ…
И казалось ему, что это заграничное существование — случайность, недоразумение, что опять скоро он попадет домой, и все будет на своих местах… Обед, к которому он вернется (ведь он уехал из Киева, когда был накрыт стол к обеду!)… И так же радостно встретит его мамочка, и Верочка, и даже Маска — его любимая собачка — будет лаять и ласкаться о ногу… И тогда он закажет себе костюм, визитку… сделает великолепные ботинки… и пойдет в «Гротеск», где также будет плясать Юлинька Бекеффи с золотым обручком на ножке… И тогда все будет в порядке!..
— Где вы живете, Жорж? Расскажите…
— Я?.. — он поднял брови, и на лбу образовались четыре глубоких морщинки… — Разве я вам еще не говорил?..
— Нет… Вы все о Ялте и о Верочке…
— Ах да… Верочка!.. несравненная… Вы знаете, что это за человек! Какое сердце!… Вы знаете — она…
— Нет!… Теперь расскажите о себе… пожалуйста!..
— Мы живем втроем… Коля, Петр Николаевич и я…
— Кто такие Коля и Петр Николаевич?
— Вы не знаете? Ах да!.. я же не рассказывал!.. Ну!.. это одни люди… Они меня встретили на Пере… Я так изголодался и ослабел, что чуть не падал… Они пригласили меня с собой в ресторан… А потом я у них поселился… Коля? Он замечательный!.. Художник… Но какой! Мы, например, заходим в турецкий ресторан… Коля берет лист бумаги и рисует портрет хозяина… турка… Показывает… Так вообразите!.. Хозяин берет портрет и не требует платы… Вот, собственно, с этого мы и живем…
— Где?
— В Стамбуле… У нас комната… Ужасная!.. Потолок такой низкий, что у меня на волосах всегда мел… задеваю головой… Темная… В стене какая-то дырка… холодно до ужаса… И страшные деньги платим… сорок лир.
— Почему так дорого?.. За эти деньги можно найти приличную…
— Нельзя!.. Нас нигде не берут… Наши хозяева еле терпят…
— Что такое? Отчего?
— Как вам сказать… Мы — ничего… Но вот Коля… Он кокаинист… А когда нанюхается, буянит. Мы уж отбираем… Коля бьет, кричит… все швыряет… тихий ужас!..
Он печально посмотрел куда-то в бок… И сказал…
— Как ужасно жить!.. Боже мой… Боже мой!..
— Ну а вы… вы — что?
— Я? Я тоже работаю… Коля рисует миниатюры… на слоновой кости… эмалью… Вот хотите посмотреть… При мне есть…
Он вынул из-за пазухи конвертик, развернул папиросную бумагу и подал мне… Это была художественная миниатюра в художественной рамке, изображавшая мальчика в костюме XVIII столетия. Кружево его воротника было сделано изумительно.
— Да ваш Коля настоящий художник!
Жорж просиял.
— Это что — пустяки… А вот он нарисовал миниатюру султана — вот это бы вы посмотрели. Сто лир получил!..
— Неужели? А эта за сколько пойдет?
— Эта? Лир за тридцать… Вот у меня, кстати, расписка… «Две миниатюры — 70 лир»… Это на прошлой неделе я продал… в ювелирный магазин…
— Вы заведуете продажей?
— Да, это моя служба… Я продаю готовые миниатюры… покупаю слоновую кость и краски… если бы вы знали!… Как я навострился… Хоть сейчас открывай ювелирный и антикварный магазин…
И засмеялся… И его лицо стало каким-то старчески-сморщенным, как печеное яблоко…
Однажды он пришел ко мне сияющий.
— Ах… я пришел рассказать…
Сел на диван, как всегда, не раздеваясь, и начал, по обыкновению, скороговоркой, из середины…
— Теперь, если вы в 2 часа зайдете в кафе «Токатли»… знаете, лучшее кафе на Пера… вы всегда можете увидеть меня…Я там пью «свой утренний кофе»…
И засмеялся от удовольствия… Потом вынул демонстративно из кармана коробочку папирос и закурил…
— Жорж… Что это? «Regie Ottomane…» Откуда у вас?
Он опять рассмеялся.
— Подождите, я вам расскажу по порядку…
Он долго рассказывал… сбивчиво… перескакивая с одного на другое… Но все-таки я поняла, что ему каким-то образом удалось познакомиться с турком, который занимал какую-то должность «при дворе»… Они стали «кордашами»… Постоянно видятся, разговаривают… встречаются в Токатлиане… пьют кофе… турок, конечно, платит… Но это можно… Они ведь «кордаши»… Он же и снабжает папиросами… Обещает помочь Жоржу… Жорж боится брать денег — что, если «ловушка»? А вот пить кофе — можно… и папиросы брать…
—Ах, вы знаете, в чем наша беседа состоит? За чашкой кофе?… «Харош урус, харош»!.. А я отвечаю: «Харош турок, харош кардаш…»
И смеется…
Потом он исчез куда-то, надолго. Месяца два его не было — я чуть совсем о нем не забыла. И вдруг появился…
У него было какое-то новое лицо. Волосы на голове сбриты.
— Где вы пропали? И почему бритый?
Он сел, не дожидаясь приглашения, на диван.
— Простите… я не могу долго стоять… Недавно из больницы…
— Какой больницы? Вы были больны?
Он улыбнулся.
— Да… Угадайте, в какой…
— Для сумасшедших?.. — хотела пошутить я…
— Совершенно правильно, — ответил Жорж.
— Понимаете, вскоре после того, как я у вас был в последний раз, — я попал в историю… ну, одним словом, пришлось драться на дуэли… из-за женщины.
— Ах, Боже мой!
— Не ахайте… — он грустно улыбнулся… — Я только вступился за честь женщины, мне совершенно чужой… Я люблю Верочку и только ее одну… А это совсем другое…