Но «дуэль не состоялась»… Мой противник упал передо мной на колени, «просил пощады»… Я не стрелял… Но на меня это так подействовало, что я стал плакать, потом смеяться, потом опять плакать, потом не помню — что… Очнулся в больнице… Сбрили волосы и на «черепок» капала водичка… Понимаете?
Это, конечно, не только от дуэли… Дуэль — повод… Я так измотался в последнее время, что сделалась нервная горячка… Febris… как это!… как это!.. по-латыни!.. Вот мне сказали… а я не помню!..
— Ну, хорошо… А куда вы выписались из больницы? Где вы живете?
— Все там же… у Коли и Петра Николаевича. Только не в Стамбуле, а в Ortakcy, знаете?.. На Босфоре…
— Ну и как?
— Да плохо… Коля совсем закокаинился… Сладу с ним нет… Не сегодня-завтра придется уйти… Но теперь ничего… лето…
— Слушайте, Жорж… Нельзя же так… Пора придумать себе что-нибудь… Уж полгода, как вы заграницей. Надо найти заработок. Попытайтесь хотя бы!.. Вот у вас был турок… Вы просили у него помощи, чтобы службу помог найти?..
— Нет, не просил… А зачем? —удивился он. Ведь теперь уже недолго ждать… скоро в Россию… Как-нибудь перебьюсь… Я главное — я уже вам говорил… я— артист… Тело и душа принадлежат сцене… Не хочу и не умею служить… Не знаю, как это надо…
— А что бы вы сказали насчет Галлиполи?
Он с тоской посмотрел на ручку кресла. Такие благоразумные разговоры не нравились и утомляли его… Он ничего не хочет думать, устраивать… Пусть будет, как будет… Он устал…
Он хочет, чтобы я его слушала, его бесконечные рассказы о Верочке, о Киеве, о «Гротеске»… Он не хочет жить настоящей, противной жизнью, не хочет над ней ломать голову…
— Галлиполи? Я уже вам говорил, что я не поеду туда…
— Почему? Там вы будете сыты, одеты, среди своих…
Он смотрел на меня с укоризной.
— Сколько раз я вам говорил, что я —артист. Я не в лагерь хочу — а на сцену… И буду ждать…
— Но вы ждете сложа руки… Не вскочит же вам ваша сцена сама собой? Ее надо добиться… работать… Или, если не можете работать, то хоть устройте сносно вашу жизнь… довольно голодать… к чему терпеть лишние унижения…
Он что-то рассматривал на ручке дивана… потом поднял голову и весело, как ни в чем не бывало:
— А знаете, лучше я вам расскажу один случай из Ялтинской эпопеи!… Я жил тогда с Верочкой на даче…
Бедный Жорж!..
«Не для житейского волненья
Не для корысти, не для битв…!»
Глава четвертая. Stop!
Молчание…
Ко мне пришел мой друг — Михайлыч.
— Боже мой, как вы стали похожи на факира!..
Он зарос густой черной бородой, глаза горят на очень худом лице… Туалет соответственный…
— Вы, наверное, ничего не едите?
—Почти что…
—Это плохо…
— Ничуть… никогда так себя не чувствовал… И не пью…
— Это хорошо… Но что с вами приключилось? Вы не стали ли йогом, случайно?..
— Еще нет, к сожалению…
— Но на пути к тому?..
— Может быть… во всяком случае, я хотел бы, чтобы вы познакомились кое с чем…
Положительно, в нем была какая-то таинственная перемена… И вдруг…
Вдруг он стал делать какие-то странные телодвижения… Он водил одной рукой по темени, а другой по груди… На лице его было сильное напряжение…
— Михайлыч, что с вами?
— Это очень трудно — попробуйте…
— Зачем?
— Ну, попробуйте…
Я попробовал
— Действительно трудно… Так же трудно, как писать на столе букву «Д» правой рукой, а под столом водить по полу круги левой ногой….
— Вот именно… Вы угадали…
— То есть?
— То есть это того же типа упражнение, а вот другое…
Он стал приседать, одновременно проделывая что-то руками и головой…
— Михайлыч, ради Бога!..
— Да, это очень трудно… доходит до одиннадцати…
— Чего одиннадцати?
— Одиннадцати телодвижений одновременно, причем каждое противоречит непременно всем остальным…
— Как эта система называется?..
— «Гармоническое развитие человека»…
— Как же «гармоническое», когда «все противоречит»?..
— В гармоническом человеке все качества должны быть одинаково развиты… В современном человеке слабее всего развита воля… Большинство наших движений, в том числе гимнастика и танцы, — автоматичны… Противоречивые движения требуют большого напряжения воли… Это одно из упражнений для развития воли… Воля больше всего нужна нам, русским… русские — безвольны…
— Это правда… за исключением большевиков…
— Чтобы с ними бороться, надо волю… И поэтому я хотел бы…
— Чтобы я приседал и водил по темени?..
— Не ставьте вопрос так… Приходите и посмотрите…
— Куда?
— К нам… я вас проведу…
Зала…
В том конце несколько фигур раскачиваются в такт, напевая музыкальную фразу… Фраза не то что печальная… Она странная и немного жуткая… Какая-то обреченная…
В этом конце…
Михайлыч подводит нас к какому-то человеку. Это их «учитель». Он сидит в плетеном диване…
Зайдите в шикарный табачный магазин, где-нибудь в Киеве или в Одессе… так сидят красивые караимы средних лет… Они подадут вам великолепную сигару рукой, усыпанной бриллиантами… Лица у них чуть бронзовые, «черная шкурка, усы, как у турка», но глаза!.. Глаза горят гораздо ярче, чем диаманты на их перстнях.
Такой человек сидел на плетеном диване… Но он не был ни евреем, ни караимом, он был еще какой-то расы… быть может, индус, скорее, грек… Впрочем, одет, как обыкновенно, по-европейски. Но без изящества…
Во всяком случае, я сразу почувствовал, что передо мной сильный человек… В восточном вкусе, но сильный…
Михалыч подвел меня, как подводят новообращенного к идолу… Меня это рассердило, внутренне… Человек с горящими глазами, по-видимому, собрался поздороваться со мной, не вставая… Но, вероятно, почувствовал, что это невежливо, привстал, протянул руку и пригласил нас сесть…
Мы сели. Тогда я увидел, что мы не одни — гости… было еще несколько лиц… Один знакомый генерал, один известный статистик и еще кто-то… Все русские… Кроме того, «за роялем» я увидел знакомое лицо… Мы встречались когда-то в Петрограде…
— Михалыч, сколько «ему» лет?..
— Неизвестно… На вид 35, но говорят, что он гораздо старше…
— Может быть — двести?.. А какой он национальности?
— Тоже неизвестно… Он говорит на всех языках…
— И по-русски?
— И по-русски…
— А кто же учится, кроме русских?..
— Да почти никого… все русские…
— Странно… Это что же — бесплатно?
— Нет, совсем нет…
— Как же русские умудряются?
— А вот в этом-то и загадка… отдают последние гроши… Но простите — я должен…
Раздались звуки рояля… Это была та же мелодия, которую те напевали. Не то, что печальная… но какая-то обреченная…
Странные это были упражнения… Они нарастали в каком-то определенном направлении… Сначала оно только угадывалось… Где я это уже видел? И вдруг вспомнил. Я вспомнил тогда, когда мысль, ведущая их, достигла выпуклости… когда на лицах показалось сильное психическое напряжение… когда в глазах, упрямо направленных куда-то вверх и вперед, стал проблескивать экстаз мучительности… когда странно прямые руки, как бы пораженные разобщенностью, искали и не могли найти друг друга… когда все тело и в особенности искривленные головы стали музыкально-мучительно дергаться в «одиннадцати противоречивых» движениях…
Тогда я вспомнил: если бы нестеровские святые, застывшие на стенах киевского Владимирского Собора, задвигались, то вот это было бы вот так… Это тело, освобожденное от законов тела…
Вам понравилось?..
— Мне понравилось, Михайлыч… но знаете, что?..
— Что?
Мне трудно было найти мою мысль.
— За этим…. экстазным мучительством… за этим освобождением тела от законов тела… словом, за этой «танцующей нестеровщиной»… За этим или — Бог…