Достав из нагрудного кармана пластиковую карточку, охранник вставил ее в электронный замок и дверь, слабо пискнув, немного подалась вперёд. Николай толкнул её дальше и, услышав в спину «Располагайтесь» остался один.
Переговорная походила на тысячи других, где приходилось разговаривать о разнообразных делах. Длинный стол, стулья, телевизор в углу и дистанционка рядом с пепельницей. Общую картину украшал прибор для приготовления чая и кофе — не путать с чайником. Рядом на серванте стояли чашки, видны были пакетики с заваркой. Кофе Николай не любил, поэтому не стал разбираться в металлическом блеске Нескафе, а сразу пошел к чайному разнообразию. Судя по качеству печати на пакетах, чай был хороший, настоящий. Вот и ладненько, подумал Николай, проверяя работает ли автомат. Тот работал, и, безжалостно решив проблему выбора чашки, он стал заливать кипятком золотистый Липтон. Чай заварился таким, каким он должен быть — прямо как в телевизоре, правда ещё красивее. С удовольствием кинув сахар, Николай сел за стол и, взяв дистанционку, стал искать что-нибудь весёлое.
Показывали любимый телесериал — «Московские окна». Раньше, когда было много работы, Николай телевизор не смотрел. Теперь, когда работы не стало вообще, он вдруг понял, что на телеэкране идёт своя интересная и довольно напряжённая жизнь, в которой даже можно найти логику и смысл. А уж когда до него дошло, что «Московские окна» построены по типичному сценарию мексиканского сериала и полностью копирует его сюжетные ходы, то его восторгу не было предела. Это же надо — незаконная дочь секретаря райкома, о которой он не подозревает, и в которую влюблён его сын. Круто.
С интересом посмотрев на страдания отрицательного героя, Николай допил чай и стал думать — чего это ситуация встала и никуда не идёт. Надо же — так быстро вели, так красиво открывали двери — и уже полчаса как никого нет. Куда народ подевался? Наверное пытается понять, кто я такой и зачем пришел. Ну и пусть пытаются. Хвастать мне нечем, но и скрывать от спецслужб тоже особо нечего. Родину не продавал. Правда не из-за высоких принципов — просто не сложилось. Успехов в жизни не достиг — на сегодняшний день одни поражения. Не исключу, конечно, что будут и победы, но до них надо дожить. Очень хочется. Денег бы. Много. В Париж бы смотался на неделю. Там хорошо, там нет кредиторов.
Эти мечты были прерваны открывшейся дверью. В неё вошёл невысокий мужчина лет шестидесяти. Костюм был дорогой, а рубашка белой, что отражало консерватизм вкусов и респектабельность привычек. Научные работники так не одеваются. Скорее организаторы науки советской закваски. Улыбнувшись он представился.
— Сергей Федорович, и, выслушав ответную реплику Николая, извинился за задержку. Сами знаете — звонки. Про звонки Николай знал всё, поэтому понимающе кивнул и стал ждать продолжения.
— Скажите пожалуйста, сказал Сергей Федорович, — а кроме Латинской Америки вы ещё чем-нибудь увлекались?
— Во как круто. Впрочем, за долгое время общения с кредиторами.
Николай привык ничему не удивляться. Интересно, из какой системы у них информация. Впрочем, фиг с ним. Этим я точно ничего не должен. Хотя за полчаса разобраться кто я такой. Завидно. Умеют люди работать.
— Как и все — история СССР периода становления государства. В 80-е это было страшно интересно. Настоящая история партии. Как об этом мечталось. А теперь все забыли, что к чему.
— Да, да, — покивал собеседник. Всё было закрыто, а к закрытому всегда тянешься. И много вы прознали про те времена?
— Я уже забыл когда Русь то крестили — десять лет разной всячиной занимаюсь — решительно сменил тему Николай, честно не понимавший к чему разбирать его исторические знания 20-х годов прошлого века.
— А вот это Вам в плюс — не стали дипломов покупать. Не стали. А многие кинулись. Развелось теперь кандидатов. — еще раз щегольнул знанием биографии Николая неизвестный Сергей Федорович.
— Нет, это не для меня. Пробовал — не пошло. Вот если только «гонорис кауза» будут давать, то с удовольствием бы. Но сейчас это не по средствам. Переживаю тяжёлый период.
— Наслышаны и про это. Как, «Интерарм» не сильно мучает?
Любое упоминание о кредиторах превращало жизнь в мучительную штуку. Удар был силён, но сам факт наличия этого разговора позволял его пережить.
— Ну, это люди приличные. Бьют по крайней мере не до смерти. Вот другие — те имеют по полной мерке. Садисты, наверное.