Как бы там ни было, а я почувствовал себя вымотанным. Какое-то нехорошее предчувствие захлестнуло меня. Заперев дверь изнутри и распахнув настежь иллюминатор в своем бронированном купе, я какое-то время дышал морозным воздухом, успокаиваясь. Потом решил принять душ. Мое привилегированное положение большого начальника позволяло пользоваться туалетной комнатой на любой стоянке. Раздевшись, я стоял под теплой водой, подающейся из железнодорожного «титана», не в силах пошевелиться, и смотрел, как вода, стекая с меня, уходила в дырку в полу небольшой душевой кабинки. С наслаждением помывшись, я вытерся насухо и, открыв свой чемодан, достал оттуда чистое белье, переодевшись. Только после этого я и почувствовал некоторое облегчение.
Пока мылся, слышал, как хлопнула дверь в соседнем купе. Значит, Эльза тоже вернулась. Но, разговаривать с ней мне не хотелось. Я не желал прямо сейчас обсуждать происшествие. Одутловатые мерзкие рожи убитых все еще стояли перед моими глазами. Одеваясь, я почувствовал, что поезд тронулся. Одевшись в черный костюм-тройку и нацепив на ноги лакированные туфли, я покинул купе, пройдя в штабной кабинет-салон.
Там как раз суетился начальник поезда, который, в ответ на мой удивленный взгляд, сообщил, что приближается время обеда. Он, действительно, накрывал на стол, застелив его белой скатертью и расставляя поверх нее фарфоровые тарелки, раскладывая серебряные ложки, вилки и ножи. Сзади пахнуло знакомым запахом папирос. Это неслышно со стороны своего купе подкралась Эльза. И я даже вздрогнул от того, что она на миг показалась мне самой настоящей пантерой, а не обыкновенной женщиной. Впрочем, разогнавшись, поезд уже так стучал на рельсовых стыках, что ничего удивительного в том, что я не услышал ее шаги, не было.
На стоянке в Казани из-за происшествия мы потеряли слишком много времени. Когда сели обедать, день за иллюминаторами бронепоезда уже угасал. К тому же, небо снова заволокло тучами. И вскоре вокруг нас в сумраке угасающего короткого зимнего дня бушевал настоящий снежный буран. Но внутри было по-прежнему тепло. Начальник поезда и его подчиненные добросовестно выполняли свою работу, создавая весь этот передвижной железнодорожный уют.
Мы катили дальше на восток и одновременно поглощали пищу. Но, разговаривать мне с Эльзой по-прежнему не хотелось. А кому хочется разговаривать за обедом с убийцей? По этому поводу внутри меня боролись противоречивые чувства. С одной стороны, я понимал, что она действовала правильно с точки зрения телохранителя. Но, принять то, что эта милая зеленоглазая женщина умеет убивать людей настолько хладнокровно, я сходу не мог. И это противоречие заставляло меня есть молча. Потому что я не знал, что сказать ей. И она, похоже, почувствовала мое смятение.
Позвав начальника поезда, Эльза спросила его:
— Нет ли у вас тут какой-нибудь музыки? А то уныло как-то, словно на похоронах.
Яков Степанович Магницкий отнесся к ее просьбе с пониманием. Притащив откуда-то граммофон с большим медным раструбом, он поставил какую-то пластинку, закрутил ручку, и из нехитрого аппарата с треском тихонько, едва перекрывая колесный стук, заиграла мелодия вальса «На сопках Манчжурии» времен русско-японской войны. Бодрости это не прибавило. Так мы и отобедали молча под грустный вальс. Какое-то нехорошее предчувствие по-прежнему тяготило меня. Дорога в Сибирь начиналась невесело. Я не знал конкретно, чего еще следует ждать и от кого, но понимал, что неприятности лишь начинаются.
За чаем неожиданно поймал себя на мысли, что снова смотрю на Эльзу, ни как на убийцу, а как на женщину. Видимо, наелся, вот на баб и потянуло. А обед подали сытный, с ухой из осетрины на первое и с бифштексом на второе. И откуда только они берут все эти разносолы в голодной стране? Впрочем, элита всегда питается лучше, чем простые трудящиеся. Даже в стране трудящихся.
Эльза снова потянулась за папиросой. Она прибывала в неведении, что курить я бросил. Пришлось сказать. Она удивленно подняла на меня свои глаза. И я вновь не смог от них оторваться. Ее глаза казались волшебными. Они блестели, словно подсвеченные изнутри. В ее волосах сверкала золотая заколка с красным камнем, а на шее, в вырезе бархатного зеленого платья висел кулон в виде сердца на золотой цепочке. Само платье явно было вечернее и дорогое. Раньше я, пожалуй, такой ухоженной Эльзу не видел. На Лубянке она всегда играла при мне роль солдата в юбке, а тут явно старалась показаться элегантной дамой, осознающей себя чуть ли не совершенством. Трудно даже было сказать, кого она мне больше напоминала из известных революционерок? Инесса Арманд или Александра Коллонтай? Едва ли. Но точно не Анка-пулеметчица и не Землячка.