— Насколько я понимаю, вы не в Казани службу проходите. И мне неясно, почему именно вы нас повезете?
Он немного стушевался, но ответил честно:
— Да, товарищ Менжинский, я на подмосковном аэродроме служу в Отдельном авиационном корпусе, а сюда перегонял военный самолет. Но, начальство попросило меня лететь с вами, поскольку опыт подобных полетов имею. Я же разные типы самолетов хорошо знаю, потому что их испытываю. А местные летчики лететь в пургу отказались.
— Значит, вы нас выручаете? — спросила Эльза.
Байдуков кивнул. А она, плюхнувшись рядом со мной на двухместный диванчик в заднем торце крохотного салона, похожего на автомобильный, сказала:
— Что ж, тогда полетели уже!
Удостоверившись, что мы разместились нормально, привязались ремнями и дополнительно закрылись теплыми одеялами, специально приготовленными для утепления пассажиров, летчик закрыл дверцу салона снаружи, оставив нас с Эльзой наедине. Обоих своих охранников я перед полетом отпустил, решив, что толку от них при опасном обороте событий после приземления все равно будет маловато. Я не сомневался, что если меня решат арестовать на аэродроме прибытия, то ради моего ареста пошлют достаточно большую оперативную группу, вооруженную до зубов. Сопротивление, в таком случае, будет бессмысленным, а гибель молодых бойцов в перестрелке получится напрасной и ляжет еще одним тяжелым камнем на мою совесть. К тому же, если эти парни полетят сейчас с нами, то риск погибнуть в полете увеличится для всех нас. Ведь лишние два пассажира создадут дополнительную весовую нагрузку на примитивный самолет с маломощным двигателем.
Байдуков прокричал что-то обслуживающему персоналу, оставшемуся на земле, махнул им рукой и, ловко запрыгнув в полуоткрытую кабину, расположенную перед пассажирским салоном, но полностью изолированную от него стеклом, опустил на лицо большие полетные очки. Там, внутри кабины, все это время находился второй пилот, выполняющий, видимо, обязанности штурмана, который и поддерживал обороты двигателя в режиме прогрева, пока мы грузились в это летающее «чудо» немецкой техники. Впрочем, для 1928 года, по сравнению с другими самолетами, «Юнкерс» с несчастливым обозначением модели тринадцатым номером выглядел еще не так уж плохо. По крайней мере, крылья у него имелись не в избытке, в отличие от распространенных в этом времени бипланов или «летающих этажерок», как их еще называли. «Юнкерс-13» был самым обыкновенным монопланом с низким расположением крыльев, сделанным из дюраля, немного горбатенькой формы, но, в целом, вполне сносный. В чем мы с Эльзой скоро убедились, когда самолет довольно быстро разогнался на своих лыжах по заснеженной взлетной полосе и уверенно набрал высоту, преодолев толстый слой низких снеговых облаков без каких-либо особо неприятных ощущений для нас.
Стартовали мы неплохо. Облачность осталась внизу, а наверху сначала вокруг нас простиралось во все стороны необъятное ночное небо, усыпанное звездами, а потом начался рассвет. И восходящее солнце словно бы посылало свои первые лучи нам вдогонку. Ведь мы летели с востока на запад. Вот только скорость нашего полета ненамного превышала скорость обычного автомобиля на шоссе двадцать первого века. Потому летели мы до Москвы достаточно долго.
Салон самолетика, вроде бы, даже немного отапливался, но этого явно не хватало при том холоде, который стоял на высоте, да и одеяла, выданные нам летчиком, помогали слабо. К тому же, самолетный салон не был полностью герметичным, потому на высоте дышалось трудновато, а никаких кислородных масок не предусматривалось. Впрочем, поскольку летчики тоже получали все «удовольствия» от полета, слишком высоко они и не забирались. И, глядя им в спины, покрытые инеем, сквозь стекло переднего обзора, я недоумевал, почему же конструкторы этого самолета не позаботились полностью остеклить кабину пилотов. Пожалели дополнительные стекла, наверное?
Эльза мерзла сильнее меня, поскольку была одета полегче. Я же предусмотрительно пододел при покидании бронепоезда под пальто и пиджак теплый свитер, который очень помогал сохранять тепло. И моей секретарше приходилось пытаться согреться, постоянно прижимаясь ко мне. А я обнимал ее и укутывал одеялом, согревая. Она призналась, что до этого момента никогда не летала на самолетах. Чему я нисколько не удивлялся, поскольку и в прошлой моей жизни не каждый человек даже в двадцать первом веке пользовался самолетами. Были и такие среди знакомых, кто просто панически боялся летать, всегда предпочитая наземный или водный транспорт. Но, Эльза не боялась, а говорила мне томным шепотом прямо в ухо, потому что шум мотора с плохой звукоизоляцией обычным разговорам в полете не способствовал: