Сл. Ну это уж мы сами решить сумеем — сколько и как нам вас допрашивать. От вас требуется одно — говорить нам всю правду, и тут вы правы — чем скорее и полнее — тем лучше для вас же.
Я. Хорошо, если вы требуете всей правды, могу я сказать что-то?
Сл. Разумеется.
Я. Объясните мне, как могло случиться, что я, выросший в революции и преданный Сталину всем сердцем человек, я — мирный писатель, желавший в жизни только одного — написать побольше хороших пьес, прославляющих нашу жизнь и то, что Сталин сумел сделать со страной и людьми, написать побольше таких пьес, посмотрев которые люди еще больше бы полюбили свое дело, свою родину, своих вождей — как могло случиться, что меня превратили во врага, троцкиста, бандита, вымазали грязью и выставили на позор, а потом арестовали и выбросили из жизни?
Сл. Это вы нам должны объяснить!
Я. Хорошо, я объясню, у меня свое объяснение есть, я думал, что у вас, может быть, другое есть.
Сл. Какое же ваше объяснение?
Я. То, что сделали со мной, — это работа врагов. Да, врагов родины, врагов партии! Я даже знаю, кто и почему это сделал и кому было выгодно убрать еще одного честного писателя-коммуниста с дороги…
Сл. Знаю, знаю, я читал ваши записки. Это о Юдине, Ставском, Ангарове?
Я. Да, о них. Скажите по совести, неужели вам самому-то не ясно, кто настоящие враги, кто подлинные слуги фашизма?
Сл. Вы о моей совести не спрашивайте, допрашиваю я вас, а не вы меня. И вообще — это совершенно другая тема. Если имеете что-нибудь заявить конкретное против этих людей — я запишу, а так — общие слова и праздные мысли нас не интересуют…
Я. А то, что они со мной сделали, — разве не конкретное? То, что им удалось-таки настоять на моем аресте — разве это не конкретное?..
Сл. Вы на других не сваливайте, мы сумеем в других разобраться, вы о себе рассказывайте, о своих грехах…
Я. Поверьте, у меня нет никакого желания мстить кому бы то ни было за случившееся со мной. Но вы должны понять, что человеку свойственно искать объяснений происшедшему. Я долго и тщетно выискивал свои собственные грехи — говорю тщетно, не потому, что их у меня нет, а потому, что все эти грехи — не подсудные, они из области моей лично человеческой… Так вот, я все искал чего-то, что я сделал такого, за что меня так жестоко наказали. Не нашел. И тогда, естественно, стал искать уже среди других областей жизни и среди других людей. Я никогда не поверю, что кто-то “сверху» дал директиву так вот ни за что уничтожить драматурга Афиногенова, что я кому-то там и чем-то не понравился… Нет, гораздо правильнее предположить, что я все-таки — жертва вражеской работы…
Сл. Детские басни, годные для плохой беллетристики…
Я. Тогда объясните вы мне…
Сл. Будет время, объясним. Вы о себе рассказывайте, о своих связях с подлыми врагами народа, о своем бытовом разложении, о группе Авербаха, в которой вы вели контрреволюционную работу, вот о чем… Вы все думаете, вас скоро выпустят, за вами вины нет… Есть за вами вина, и очень большая, и чем скорее вы сознаетесь — тем вам же лучше будет…
Я. Вы же сами знаете, что я ни в какой группе Авербаха не состоял, никогда у меня бытового разложения не было, а что касается связей с врагами народа, то, повторяю, когда я знал этих людей — они для меня были людьми, поставленными партией на самый ответственный пост. Вы подумайте только! НКВД! Меч революции! Да у кого могла зародиться мысль, что это учреждение возглавляют враги и шпионы! Да ведь если б я высказал хоть тень подобного предположения два года назад, то я бы уже не только сидел перед вами, а копал бы какой-нибудь канал где-нибудь на таком севере, куда и добраться невозможно… Там бы я и помер, досрочно… А вы хотите теперь, чтобы я в чем-то сознался, что связи мои с этими врагами были непростыми. Не могу я в этом сознаться, никогда мне в самом дурном настроении не могла прийти в голову, даже в самую нелепую шутку, мысль, тень мысли, тень этой тени, что и тут что-то неблагополучно! Повторяю вам — наоборот, если и было во мне недовольство образом их жизни, всем этим завалом вещей и удобств, фарисейским рабочелюбством и мнимым демократизмом, то я считал, что это не мое дело, что никто меня не поставил над ними судьей во имя и для блага революции. Нет, товарищ следователь…