Сл. Не товарищ, а гражданин…
Я. Простите, не буду больше. Нет, гражданин следователь, если мне и надо по какому-то распоряжению свыше пострадать, за что, я пока не знаю, но если даже так и не узнаю, то все равно от этого не стану ни антисоветским, ни антипартийно настроенным человеком… Так вот, говорю, если уж мне положено пострадать, так делайте это без лишних слов, как вы сами говорите. И не валите на меня ничего зряшного, не старайтесь придать форму для оправдания моего наказания. Я и так пойму, что раз надо, значит, надо, и нечего говорить зря. Поверьте, я от этого не озлюсь и не осержусь…
Сл. Что ж это, толстовство?
Я. Нет, просто я понял в жизни все по-другому, и теперешнее мое положение для меня, как новая жизнь. На старое я никогда уж не поверну, а все, через что надо пройти, я пройду спокойно, сил, думаю, хватит и времени тоже хватит…
Сл. Не понимаю, о чем вы…
Я. Это так уж, проблема личного роста и совершенствования. Я и в записках своих об этом говорю…
Сл. Запискам вашим я не верю.
Я. Я и это знал.
Сл. Почему?
Я. Потому что раз человек ждет ареста и ведет записки, ясно, надо думать, он ведет их для будущего читателя-следователя и, значит, там уже и приукрашивает все, как только может, чтобы себя обелить. А прошлые записки, за прошлые годы — так сказать, “редактирует” — исправляет, вырезает, вычеркивает. Ведь так вы подумали?
Сл. Так.
Я. И я об этом думал, и передо мной несколько раз вопрос стоял — не лучше ли прекратить записки свои с того момента, когда я понял, что меня должны арестовать? А потом решил — нет, не надо. Ведь в глубине души я все равно не верил, что меня арестуют, и вот видите, наш с вами первый разговор даже записал, фантазируя, но подробно. Для чего? Для того чтобы эти свои мысли и чувства теперешние оставить в памяти. А то пройдет короткое время — все забудется, и потом начнешь работать над романом, захочешь восстановить прочувствованное — и не сможешь, слов тех не найдешь. А что касается того, что вы запискам не поверите, так это естественно, так и будет, хотя, конечно, если бы вы в них нашли вредные мысли или даже анекдоты, вы бы тогда им поверили, то есть с другой стороны, стороны обвинения моего. Но и это понятно. Но вы не верите написанному мной для себя, я это знал, об этом думал, и это сразу мне облегчило решение задачи — да, надо продолжать писать. Потому что если б я думал, что вы будете верить запискам, то я бы писал как бы для постороннего человека, прощай моя откровенность с самим собой — все равно я бы чувствовал ваш будущий глаз на этих страницах. А раз я знал уже, что вы все равно не поверите ничему и только усмехнетесь, прочтя мною записанное — я сразу избавился от вашего присутствия для меня при работе над дневником и опять стал писать свободно и просто, как раньше, в прошлые годы… У меня к вам только одна просьба — вот вы меня пошлете куда-нибудь, года на три…
Сл. А может быть, и на пять…
Я. Пускай на пять. Но ведь записки эти мои никакой ценности для следствия не представляют. Нельзя ли мне попросить вас потом вернуть мне их либо моей семье. Я ведь все-таки думаю, что я еще буду писать, и даже так думаю, что и начну-то писать как раз после обратного возвращения. Конечно, сейчас вы обязаны не доверять мне, ловить на каждом слове. А слов у меня, видите, как много. Но все-таки вы слушаете меня и пытаетесь понять, где у меня правда, а где я могу прятать что-то и хитрить. В людях ведь легко ошибиться. Я вон в каких людях ошибся, они же были облечены доверием всей страны! Как же не быть вам подозрительным, как же не стараться выискивать у меня самое мелочное или потаенное, чтобы для себя выяснить твердо, виноват я или нет. У вас тем более громадная ответственность — ведь вы не только мой следователь, но и прокурор, вы, окончив расследование, будете докладывать где-то там, куда меня и не позовут, мое дело и предлагать свои выводы. И вам надо в этих выводах не ошибиться, надо и врага не упустить, как бы он хитро ни маскировался, но надо и невиноватого выгородить, как бы трудно это ни было. На вас одного сейчас возложена ответственность за правильное ведение следствия, а ведь вы, хоть и опытный чекист, но вы тоже человек, и вам для того, чтобы гарантировать себя от ошибки в ту или иную сторону, надо не только материал следствия поднять, тут я никак не могу вам поверить, что у вас против меня есть фактические улики, но вам надо еще и свою политико-моральную оценку моему делу дать. А для этого вы будете меня спрашивать не один, не два раза, очевидно, вам нужно меня прощупать со всех концов, и вот я и хочу вам сказать, что со своей стороны я все сделаю, чтобы вам эту задачу облегчить. Спрашивайте о чем угодно.