Агент (Дмитриев). С Ежовым?
Блюхер. Да. Ой, не могу двигаться, чувство разбитости.
Агент. Вы еще одну ночь покричите, и будет все замечательно.
Далее в записи разговора следует пауза, так как Блюхера вызвали на очередной допрос. Когда он возвратился, вновь не признав своей вины, дежурный надзиратель, работавший, видимо, в паре с Дмитриевым, предупредил о предстоящей отправке его в Лефортово. Мрачная слава этой тюрьмы Блюхеру была известна и на данное обстоятельство в его психологической обработке делалась определенная ставка.
Дежурный. Приготовьтесь к отъезду, через час вы поедете в Лефортово.
Блюхер. С чего начинать?
Дежурный. Вам товарищ Берия сказал, что от вас требуется, или поедете в Лефортово через час. Вам объявлено? Да?
Блюхер. Объявлено… Ну вот я сижу и думаю. Что же выдумать? Не находишь даже.
Агент. Вопрос решен раньше. Решение было тогда, когда вас арестовали. Что было для того, чтобы вас арестовать? Большое количество показаний. Раз это было – нечего отрицать. Сейчас надо найти смягчающую обстановку. А вы ее утяжеляете тем, что идете в Лефортово.
Блюхер. Я же не шпионил.
Агент. Вы не стройте из себя невиновного. Можно прийти и сказать, что я подтверждаю и заявляю, что это верно. Разрешите мне завтра утром все рассказать. И все. Если вы решили, то надо теперь все это сделать..
Блюхер. Меня никто не вербовал.
Агент. Как вас вербовали, вам скажут, когда завербовали, на какой почве завербовали. Вот это и есть прямая установка…
Блюхер. Я могу сейчас сказать, что я был виноват.
Агент. Не виноват, а состоял в организации…
Блюхер. Не входил я в состав организации. Нет, я не могу сказать.
Агент. Вы лучше подумайте, что вы скажете Берия, чтобы это не было пустозвоном… Кто с вами на эту тему говорил? Кто вам сказал и кому вы дали согласие?
Блюхер. Вот это письмо-предложение, я на него не ответил. Копию письма я передал Дерибасу.
Агент. Дерибас донес… Вы должны сказать.
Блюхер. Что я буду говорить?
Агент. Какой вы чудак, ей-богу. Вы знаете (называет фамилию). Три месяца сидел в Бутырках, ничего не говорил. Когда ему дали в Лефортово – сразу сказал…
Блюхер. Что я скажу?
Агент….Вы меня послушайте, я вас считаю японским шпионом, тем более, что у вас такой провал. Я вам скажу больше, факт, доказано, что вы шпион. Что, вам нужно обязательно пройти камеру Лефоотовской тюрьмы? Вы хоть думайте…[61]
Напомним еще раз, что разговор этот состоялся через несколько суток после ареста Блюхера. По его ответам Дмитриеву чувствуется, что он пребывает в растерянности от всего происходящего, не понимает некоторых вещей, которые агенту НКВД предельно ясны, что он сопротивляется моральному давлению со стороны своего сокамерника, действующего по сценарию, разработанному, по всей видимости, в кабинете Берия. 26 октября у Блюхера еще хватает сил сопротивляться и отказываться от самооговора. По тону его реплики относительно предстоящей встречи с Ежовым чувствуется. что он от нее ничего хорошего не ожидает, ибо понимает, ради чего все это затеяно – исключительно ради признания им предъявленных обвинений.
Собственно говоря, весь многочисленный аппарат НКВД как в центре, так и на местах преследовал достижение именно этой конечной цели – признания подследственным своей вины. И неважно – настоящей или мнимой.
Сотни и тысячи следователей, надзирателей, камерных агентов дни и ночи всеми мыслимыми и немыслимыми способами склоняли непокорных узников к мысли о необходимости признать совершение несовершенных преступлений. Ведь от того, насколько эффективно реализовывалась эта задача, насколько сильны были позиции «царицы доказательств» в наркомате, управлении, отделе и отделении, настолько можно было рассчитывать на очередное (а иногда и внеочередное) повышение в должности и звании, получение награды, льгот и т.п. Даже внутрикамерный агент Дмитриев, психологически обрабатывая Блюхера, рассчитывал на снисхождение при решении своей тюремной судьбы.
Из дальнейшей записи разговора Блюхера с Дмитриевым видно, что маршал и на сей раз устоял, не поступился своими принципами и совестью, отказавшись давать ложные показания, за что, как и было ему обещано, отконвоирован в Лефортово. О том, как его там избивали, уже свидетельствовали А.А. Розенблюм и С.А. Арина-Русаковская. Этим людям не было никакого резона что-либо приукрашивать или же скрывать от работников Главной военной прокуратуры, проводивших проверку дела по обвинению В.К. Блюхера. Однако имелась в то время еще одна категория свидетелей, напрямую заинтересованная в обратном – это бывшие сотрудники НКВД, принимавшие активное участие в репрессиях против невинных людей. Но даже и они, стремившиеся забыть навечно детали зверских издевательств над подследственными, нехотя, но открывали подробности допросов Блюхера и других военачальников РККА.
Должность начальника Лефортовской тюрьмы в 1937–1938 годах исполнял капитан госбезопасности П.А. Зимин, а заместителем у него был Ю.И. Харьковец. В 1957 году на допросе Зимин показал: «Часто на допросы приезжали и наркомы НКВД, как Ежов, так и Берия, причем и тот и другой также применяли избиение арестованных. Я лично видел… как Берия избивал Блюхера, причем он не только избивал его руками, но с ним приехали какие-то специальные люди с резиновыми дубинками, и они, подбадриваемые Берия, истязали Блюхера, причем он сильно кричал: «Сталин, слышишь ли ты, как меня истязают». Берия же в свою очередь кричал: «Говори, как ты продал Восток»…[62]
Об этом или другом случав упоминает Ю.И. Харьковец, давая в качестве свидетеля показания в том же 1957 году: «…Я однажды лично был свидетелем, как он (Берия. – Н.Ч.) с Кобуловым в своем кабинете избивал резиновой дубинкой заключенного Блюхера…». Известно, что у наркома в Лефортовской тюрьме был свой отдельный кабинет.
Кстати, упомянутые выше очные ставки Блюхера с Федько и Хаханьяном проводились как раз там, в Лефортовской тюрьме. После них арестованный маршал держался еще целую неделю, и только накануне ХI-й годовщины Октябрьской революции, физически и морально обессилев, Блюхер сдался. В собственноручных показаниях, написанных в течение 6–9 ноября 1938 года, он признал себя виновным в том, что был участником антисоветской организации правых и военного заговора. Эти показания являются послед ними строками, написанными рукой В.К. Блюхера, ибо 9 ноября, спустя три недели после своего ареста, он умер. Согласно акту, составленному судебно-медицинским экспертом Семеновским, смерть наступила от закупорки легочной артерии тромбом, образовавшимся в венах таза. Но абсолютно все сотрудники тюрьмы и заключенные знали истинную причину кончины Блюхера, у которого в результате многочисленных избиений могли отрываться не только сгустки крови, но и целиком, или по частям многие жизненно важные органы.
О смерти Блюхера было доложено Сталину. Об этом факте показал в 1963 году бывший сотрудник НКВД В.Я. Головлев: «В нашем присутствии Берия позвонил Сталину, который предложил ему приехать в Кремль. По возвращении от Сталина Берия… нам сказал, что Сталин предложил отвезти Блюхера в Бутырскую тюрьму для медосвидетельствования и сжечь в крематории». Что и было выполнено без проволочек соответствующей службой НКВД[63].
В марте 1956 года В.К. Блюхер посмертно реабилитирован.
Командарм 2-го ранга Н.Д. Каширин, в течение нескольких месяцев возглавлявший Управление боевой подготовки РККА, был арестован первым из членов Специального судебного присутствия. Произошло это по личному указанию Сталина, который, ознакомившись с протоколом допроса от 5 августа 1937 года заместителя начальника Разведуправления РККА старшего майора госбезопасности М.А. Александровского, «высочайше» начертал: «Арестовать: 1) Каширина. 2) Дубового…»
За Кашириным пришли 19 августа, притом без санкции прокурора. Да и к чему им нужен прокурор, если поступила команда от самого «хозяина», заменившая собой вое законы, указы, санкции и права. В тюрьме «оборону» Каширин держал в течение нескольких суток, однако уже к 23 августа запас его физических и иных сил иссяк, и он под диктовку зловеще знаменитого «колуна» Зиновия Ушакова, только что получившего очередное звание «майор госбезопасности», пишет заявление на имя Ежова, в котором признает свое участие в антисоветском правотроцкистском заговоре.