«Народному Комиссару обороны Союза ССР
тов. Ворошилову
Вскрытие гнусной, предательской, подлой работы в рядах РККА обязывает всех нас проверить и вспомнить всю ту борьбу, которую мы, под руководством партии Ленина – Сталина провели в течение 20 ти лет. Проверить с тем, что все ли мы шли искренно честно в борьбе за дело партии Ленина-Сталина, как подобает партийному и непартийному большевику и нет ли среди нас примазавшихся попутчиков, которые шли и идут ради карьеристической, а может быть и другой, вредительско-шпионской цели.
Руководствуясь этими соображениями, я решил рассказать т. Тюленеву следующий факт, который на сегодняшний день, считаю, имеет политическое значение.
В 1917 году в ноябре м-це, на Съезде 1 й Армии в Штокмазгофе, где я был делегатом, я слышал выступление бывшего тогда правого эсера подполковника Егорова А.И., который в своем выступлении называл товарища Ленина авантюристом, посланцем немцев. В конечном счете речь его сводилась к тому, чтобы солдаты не верили Ленину, как борцу-революционеру, борющемуся за освобождение рабочего класса и крестьянства.
После его выступления выступал меньшевик, который, несмотря на вражду к большевикам, и он даже отмежевался от его выступления.
Дорогой товарищ Народный Комиссар, может быть поздно, но я, поговорив сегодня с товарищем Тюленевым, решил сообщить это Вам.
Член ВКП(б) (Г. Жуков)»[100]
Читателю ясно, что Владимир Карпов, включив, после определенных колебаний, в текст письмо-донос, тем не менее напрямую связывает его с главным героем своей книги, причем очень сожалея о самом факте наличия этого документа, сильно компрометирующего прославленного маршала. Искренний поклонник Жукова-полководца, Карпов, комментируя данное письмо, пытается как-то объяснить его происхождение. И он нашел, на его взгляд, единственно верное определение этому явлению, то есть доносительству – у Жукова сработал инстинкт самосохранения. Боязнь попасть под нож человеческой мясорубки образца 1937–1938 годов, опасность самому лишиться политического доверия толкали комбрига Жукова к поискам каких-то новых форм проявления лояльности существующему режиму. И он не находит более удобного и убедительного пути ее показа, как письмо-донос, не считая, видимо, его особым криминалом.
Из содержания письма усматривается, что рассказ Жукова Тюленеву о выступлении А.И. Егорова на армейском съезде советов был инициирован каким-то важным изменением в судьбе и карьере маршала. В письме об этом напрямую не говорится, но, повторю, оно подспудно чувствуется, особенно зная морально-политическую обстановку в стране того периода. Теперь-то мы точно знаем сей конкретный повод – смещение маршала с высокого поста первого заместителя наркома обороны. К тому же надо добавить, что у автора письма проскальзывают нотки неуверенности в «порядочности» собеседника (Тюленева) – доложит он об этом «куда следует» или же нет. А раз так, то надо самому лишний раз подстраховаться. Вот и появился на свет приведенный выше донос, дополнительно пачкающий политическую репутацию Александра Ильича Егорова.
Не располагая точными данными о дате ареста маршала, Карпов утверждает, что к моменту написания Жуковым письма Егоров уже находился в тюрьме. Именно поэтому писатель, всячески стараясь показать своего героя в более привлекательном виде, делает такой безапелляционный вывод: «письмо Жукова уже не могло повредить Егорову». На самом деле все обстояло далеко не так – и Егоров находился на свободе, и лишняя ложка дегтя (донос Жукова) еще более портила служебную и партийную карьеру маршала, в чем мы могли убедиться, читая его обращения к наркому Ворошилову. Так что попытка Карпова обелить автора письма по данному эпизоду, представив его донос этакой совсем безвредной бумажкой, якобы затерявшейся в недрах канцелярии наркома и не принесшей ощутимого вреда Егорову, лишена всяких на то оснований.
Вообще, о данным документом и его публикацией в журнале «Знамя» получилась весьма примечательная история. Многие читатели не поверили в подлинность документа, очерняющего Г.К. Жукова. Первыми, и это естественно, забили тревогу его дети. Они обратились к главному редактору с письмом, в котором с возмущением отметали саму вероятность написания их отцом такого рода бумаги, даже из-за всесильного «инстинкта самосохранения». Основным же их аргументом в доказательстве того, что приведенный в произведении В. Карпова документ – это фальшивка, являлось, по их словам, явное несоответствие подписи на письме с подлинной росписью Г.К. Жукова, имеющейся у него в семье и на многих документах, хранящихся в различных архивах.
По свидетельству В. Карпова, опубликованный в журнале документ он получил в Институте военной истории Министерства обороны СССР. Получил в период руководства последним генерал-полковником Д.А. Волкогоновым. Туда и обратились, имея на руках письма Г.К. Жукова, относящиеся к тем же годам, возмущенные дочери маршала. С одной-единственной просьбой – оказать квалифицированную помощь в установлении истины. Однако там им однозначно ответили, что подлинность документа сомнений не вызывает. Тогда дети Жукова, будучи уверенными в своей правоте, добились проведения экспертизы во ВНИИ судебных экспертиз Министерства юстиции СССР.
В результате появилось заключение специалиста института Л.В. Макаровой от 17 ноября 1989 года, в котором, в частности, говорится: «…При оценке результатов сравнительного исследования было установлено, что отмеченные различающиеся признаки устойчивы, существенны и образуют совокупность, достаточную для вывода о выполнении данной подписи не самим Жуковым Г.К., а другим лицом.
Отмеченные выше внешнее сходство, совпадения отдельных общих и частных признаков на сделанный вывод не влияют и могут быть (вероятно) объяснены выполнением подписи с подражанием подлинным подписям Жукова…»
Итак, документ, приведенный В. Карповым, дочери Г.К. Жукова однозначно называют фальшивкой, не веря тому, что их отец мог написать подобное. Графолог Л.В. Макарова утверждает, что подпись под ним сделана не Г.К. Жуковым, а другим, неизвестным ей лицом, причем с подражанием подлинной подписи будущего маршала. То есть существовал некий человек, который написал от его имени письмо-донос на А.И. Егорова, подделав, правда не весьма умело, подпись Жукова. Одним словом, сотворил ту же фальшивку. Именно такой вывод напрашивается при изучении текста заключения, выданного семье Г.К. Жукова во Всесоюзном НИИ судебных экспертиз. С данным выводом в конце 1989 года по существу согласился и сам писатель Карпов.
В своем письме в редакцию журнала «Знамя» он выразил надежду, что «правоохранительные органы расследуют и установят, кто хотел скомпрометировать маршала Жукова этим письмом».
Но наступают другие времена, полным ходом идет демократизация общества, расширение гласности во всех его сферах. И как побочный негативный момент этого процесса – как раз в это время в печати и средствах массовой информации развертывается оголтелая кампания по очернению Вооруженных Сил и советского периода истории страны. В таких условиях кое-кому было даже выгодно представить известных всему миру полководцев в роли презренных «стукачей». Одним словом, дальнейшим расследованием истории появления вышеупомянутого документа, написанного (или подписанного) Г. Жуковым, никто уже не занимался. Тем более правоохранительные органы. А Владимир Карпов, учитывая все изложенное выше, счел необходимым убрать означенный документ из всех последующих изданий книги.
Но весь парадокс ситуации заключается в том, что приведенное в произведении В. Карпова письмо с оговором маршала А.И. Егорова – не фальшивка. Оно самое что ни на есть подлинное, в том числе и в отношении подписи Г. Жукова. Но… этот документ не имеет абсолютно никакого отношения к личности Георгия Константиновича Жукова, четырежды Героя и Маршала Советского Союза. Повторяем, абсолютно никакого отношения!.. И подписи его под ним никто не подделывал! И не собирался этого делать! Как говорится – Федот, да не тот!..