Сначала Верховский читает курс тактики на Казанских инженерных курсах. В мае 1920 года он вместе с А.А. Брусиловым и другими бывшими генералами вошел в состав Особого совещания по обороне при Главкоме С.С. Каменеве. В 1921 году назначается штатным преподавателем в Военную академию РККА. В 1922 году Верховский выступил на процессе правых эсеров как свидетель, где публично отказался от политической деятельности. В этом же году он принимал участие в работе мирной Генуэзской конференции в качестве военного эксперта советской делегации.
В 1927 году Верховскому было присвоено звание профессора высших военно-учебных заведений РККА. Этого высокого ученого звания он удостоился за большой вклад в военную науку и подготовку командных кадров для Красной Армии. Его научная работа была исключительно плодотворной: только за несколько лет после окончания гражданской войны он написал «Очерк по истории военного искусства в России ХVIII – ХIХ века» (1921); «Основы подготовки командиров» (1926); «Методика практических занятий на карте» (1926); «Общая тактика» (1927); «Огонь, маневр, маскировка» (1928).
В мае 1930 года А.И. Верховокий получает назначение в войска – начальником штаба Северо-Кавказского военного округа. Эта работа пришлась ему по душе, ибо позволяла на деле применить обширные знания и имеющийся практический опыт. Другими словами, то был выход на оперативный простор, хотя, как он прекрасно понимал, СКВО по своему значению совершенно не равнозначен ни Украинскому, ни Белорусскому и даже ни Сибирскому, кстати самому большому по занимаемой территории. Тем не менее Верховский, приняв должность, энергично взялся за работу и вместе с командующим И.П. Беловым и членом Военного совета С.Н. Кожевниковым провел в жизнь значительную часть намеченных мероприятий по организации процесса боевой и политической подготовки в частях и соединениях округа.
В те годы напряженно работали не только в Красной Армии – в ОГПУ тоже не дремали, отрабатывая свой хлеб. Все бывшие офицеры царской армии, не говоря уже о генералах, оказались там на строгом учете и при необходимости, по планам этого ведомства, тот или иной из них вводился в жестокую игру, ставкой в которой была жизнь. В конце концов пришел черед и Верховского: 2 февраля 1931 года по доносу он был арестован и помещен в Воронежский следственный изолятор. Обстановка там оказалась крайне тяжелой, не в пример его предыдущим арестам – следователи Николаев и Перлин настойчиво требовали от него признания в антисоветской деятельности. Не добившись таких показаний в Воронеже, руководство ОГПУ надеялось это сделать в Лефортовской тюрьме, где условия содержания были еще более суровы, а допросы – изощреннее. И все равно Верховский решительно отрицает все предъявляемые ему обвинения, называя их вздорными и клеветническими.
Как сообщал Верховский в письме наркому Ворошилову (ноябрь 1934 года), признаваться он должен был, ни много ни мало, в следующих своих «грехах»:
1. Что вступил в Красную Армию с целью подрыва ее изнутри, для чего все время группировал вокруг себя контрреволюционное офицерство.
2. Что кафедру тактики Военной академии имени М.В. Фрунзе сделал своим своеобразным штабом, где разрабатывал планы восстания в Москве в дни мобилизации при объявлении войны.
3. Что был завербован английской разведкой в 1922 году в период проведения Генуэзской конференции.
4. Что в бытность свою начштаба СКВО готовил восстание на Северном Кавказе.
5. Что все годы службы в Красной Армии проводил вредительство, где только мог.
Верховскому грозили неминуемым расстрелом в случае дальнейшего запирательства, обещая дать всего лишь 3–4 года тюрьмы, если он станет на колени перед партией и «разоружится», то есть признается в инкриминируемых ему преступлениях, и попросит прощения. Следователь Николаев не раз обещал согнуть его в бараний рог и заставить на коленях умолять о пощаде. Такое продолжалось в течение одиннадцати месяцев. Характерно заявление одного из руководителей ОГПУ (не самого крупного калибра) Иванова на жалобу Верховского о незаконных методах следствия: «Мы сами законы писали, сами и исполняем!» Комментарии здесь, очевидно, совершенно излишни.
Верховский возлагал большие надежды на органы прокуратуры, однако в ходе трех посещений его прокурором (по жалобам о грубом нарушении законов следователями ОГПУ) он утвердился в мысли, что с этой стороны облегчения своей участи ему ожидать не следует. Морально-психологическое состояние его было исключительно тяжелым: постановлением Коллегии ОГПУ от 18 июля 1931 года он за «антисоветскую деятельность» приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. В смертниках Верховский ходил почти пять месяцев, когда в начале декабря 1931 года тот же судебный орган заменил ему смертную казнь заключением в концлагерь сроком на 10 лет.
Из Лефортово Верховского переводят в третье по счету место заключения – в Ярославский изолятор особого назначения. Вот как описывает все это сам А.И. Верховский: «…После 11 месяцев следствия во внутреннем изоляторе ОГПУ меня перевели в Ярославль… Я был посажен в одиночку, лишен всякого общения с семьей и даже с другими заключенными. Тюремный режим был нарочно продуман так, чтобы обратить его в моральную пытку. Запрещалось все, вплоть до возможности подойти к окну, кормить птиц и даже петь хотя бы вполголоса. В тюрьме были случаи сумасшествия, повешения и т.п.»[125].
Единственное, что Верховскому разрешили в Ярославле, и то по его многочисленным предыдущим просьбам к наркому Ворошилову, так это писать научные труды. Писал их бывший генерал-майор в угнетающей его атмосфере тюрьмы, в перерывах между изнуряющими допросами, писал в надежде, что его творения достойно будут оценены «там, наверху» (в ЦК ВКП(б) и наркомате по военным и морским делам, а их автора освободят, из заключения. Время от времени при допросах следователь давал понять, что все может измениться в лучшую сторону, если у Верховского будет «что-нибудь новое».
Узник Ярославского политического изолятора отчаянна сопротивляется, требуя пересмотра дела. «За два года моим родным удалось добиться только двух свиданий. В феврале 1933 года я объявил первую голодовку. Через 5 дней приехавший следователь сообщил, что выдвинутые мной требования о пересмотре дела и даче возможности защищаться, так как это предусмотрено нашим УПК (Уголовно-процессуальным кодексом), будут исполнены.
Прошло 8 месяцев без всяких последствий. Я объявил новую голодовку. На 16 й день в тюрьму приехал т. Катаньян, которому я вручил подробное заявление. В результате я был переведен на общее содержание: прогулки, стал получать регулярно свидания с родными и получил право на переписку»[126].
В одной из первых своих «тюремных» научных работ Верховский достаточно полно показал изменения в операции в целом и в тактике боя в частности, осветил сущность глубокой тактики, раскрыл значение и основные положения организации противотанковой обороны и разведки, управления войсками в различных видах боевой деятельности. При этом он максимально учел те качественные изменения, которые произошли в материально-техническом оснащении Красной Армии к 1931 году (моменту написания труда). Показал он также и возможные перемены в указанных областях при дальнейшем развитии военного дела.
В 1933 году Верховским написаны труды «О военно-научной работе», «О глубокой тактике»; в 1934 м – «Выводы на опыте русско-японской войны 1904–1905 годов с точки зрения нашей борьбы против японского империализма в 1934 году». Все написанное им просматривалось лично начальником Особого отдела ОГПУ (сначала М.И. Гаем, а затем И.М. Леплевским) и уже потом направлялось конкретному адресату – наркому обороны СССР Ворошилову. Переписка на этот счет между ОГПУ и наркоматом обороны представляет значительный интерес.