- Неужели администрация отбирает?
- Нет! Администрация действует в рамках закона. Она грабежами не занимается. А вот уголовники, те не пропустят случая. Тут их рядом с вами целый барак.
- Что же делать?
- Проявить стойкость. Пустить силу против силы.
- Мы же не хулиганы, чтобы драться!
- Иных средств нет.
- А если пожаловаться администрации?
- Бесполезно. Пока будут разбираться да отыскивать воров, все вещи уже очутятся за лагерем. Попробуйте, наконец, обменять вещи на продукты. По крайней мере, хоть что-нибудь да получите за них.
Возвращаясь, за углом соседнего барака в темноте ночи я заметил шушукающихся уголовников. «Бражка» не спала и вела «организационную подготовку», распределяя «роли». Я уж по личному опыту Покчи и соловецких этапов знал, как это произойдет. Зайдут в полночь в барак пятеро с ножами в руках и тихо скажут: «Не бойтесь. Лежите. Не тронем. Мы только осмотрим», - и в полной тишине общего страха начнут шарить, отбирая все, что им понравится. А у дверей двое, с ножами, как стражи НКВД, зорко следят за малейшим движением. Пусть-ка кто посмеет пикнуть! Через час уголовники скроются, а их подручные, мелкие воры, нагруженные ограбленным, перелезут через забор и к утру вернутся из Усть-Усы с деньгами, водкой и «жратвой». Комендатура получит свою часть.
Жалобы? Одна комедия! Только в обед начнут бесплодные обыски. Все следы уже заметены. Где нужно - подмазано, кого приметили, того уже в лагере нет. Техника лагерных грабежей достигла высокого искусства. Каждый это знает и потому молчит. Двадцать процентов уголовников держат под террором восемьдесят процентов морально чистых людей. Три процента уголовников-блатарей держат в слепом повиновении и страхе остальные девяносто семь процентов преступного мира. Ну чем не копия большевистского государственного строя? Не так ли политбюро держит в подчинении партию, а партия с НКВД - в страхе всю страну?
- Уважаемые сослуживцы! - говорю я в бараке. - Бражка-то готовит налет на новеньких.
- Ну и пусть. За нас никто не вступался! - раздались голоса.
- Да и следует их расшерстить! - послышался из угла голос дневального, башкира-колхозника. - Ишь как разодеты! Буржуи! - с ненавистью, будто выплюнув, крикнул старик. - Двадцать лет ели, пили и носили, что понравилось, а мы в лаптях спину гнули!
- Какие тебе «буржуи»? Там почти такая же интеллигенция, как мы здесь.
- «Такая же!» - криво ухмыльнулся десятник по заготовке дров Корюшкин. - Когда ты носил такое пальто, или костюм, или ботинки, как у них? Впрочем, ты ведь тоже одного с ними поля - заграничный, китайский, оттого и заступаешься. Мы такой одежды и во сне не видели! «Интеллигенция»! Мы - да, интеллигенты, но советские, скромные. Держится на плечах костюм, не разъезжается - и миримся. А у них роскошь. Они о себе думали, а не про то, как мы живем. Не жаль! Не жаль! - выкрикнул с каким-то внутренним огнем обычно угрюмый Корюшкин.
Я понял: cтал на ноги тот конек зависти, на котором прикатил Октябрь с его комитетами бедноты и вооруженным рабочим контролем над хозяином. Старое нержавеющее оружие натравливания одних на других! Вот ведь как долго держится в людях! Третий десяток лет!
Кое- кто, может, и вступился бы за новеньких, но все молчали. Большинство нашей интеллигенции -я это чувствовал без слов, - в душе презирая, ненавидя большевизм, вместе с тем не питало симпатии и к своим коллегам из иного мира.
Наступившее тягостное молчание прервал голос с койки инженера Буртасенкова.