- Я знаю и понимаю это, товарищ Генрих. Но и вам надо понять меня. Под наблюдением я понимаю нечто иное. Я, - замялась товарищ Надежда, - женщина, и во мне еще бродят презренные мелкобуржуазные страстишки. И я, признаюсь в этом с горечью, я… я начинаю испытывать ревность. - Вся в стыду, товарищ Надежда опустила голову. - Да, ревность, как это ни странно, и я готова перед партийной организацией, перед всем народом понести ответственность за наличие в себе этого позорного чувства. Но не перед мужем. Он очень вспыльчив. Вам ведь известно, кто он. И я обязана сказать вам, что…
Товарищ Генрих почтительно наклонил голову, давая тем самым согласие выслушать горькую, но так необходимую большевику правду.
Воцарилась гнетущая тишина. Большие грустные глаза товарища Надежды в упор смотрели на товарища Генриха.
- Дело в том, - скорбно вымолвила она, - что мой муж по ночам… - голос ее совсем ослабел, - уходит из дому.
- Куда? - подался вперед товарищ Генрих.
- На Курский вокзал, - прошептала товарищ Надежда и потупила взор.
- А какой поезд он там встречает? - вкрадчиво осведомился товарищ Генрих. - И кого он ждет на перроне?
- Он… он… - замялась Надежда. - Он там работает грузчиком!
Ошеломленный товарищ Генрих откинулся в кресле. Но вскоре пришел в себя.
- Успокойтесь, товарищ Надежда. Ничего мелкобуржуазного в ваших опасениях нет, но ревность в данном случае неоправданна. Многие члены ЦК и правительства в свободное от непосредственных занятий время трудятся на производстве. Киров, к примеру, по ночам запускает токарный станок в мастерской трамвайного депо. Емельян Ярославский по субботам чистит в синагоге нужник. Но я услышал что-то о ревности…
- Да! - призналась товарищ Надежда, густо покраснев. - Дело в том, что… - Она боролась с собой. - В том дело, что… На том же вокзале работает грузчицей одна солистка Большого театра - в порядке укрепления смычки между рабочим классом и мастерами культуры, и она способна… Кроме того, там же помогают разгружать уголь балерины того же театра…
Товарищ Генрих был государственным деятелем, он смотрел в глубь явления, в корни его.
- А какова зарплата грузчиков?
- Они получают не хуже колхозников - восемьсот рублей в месяц, не меньше. А муж мой, во главе государства стоящий, двести пятьдесят, сам себе такой оклад выдумал. Я понимаю, конечно, что восемьсот рублей плюс двести пятьдесят - вполне хватает на нашу семью, трое детей все-таки.
- А сколько получают балерины за выгрузку угля?
Товарищ Надежда в горестном недоумении вздохнула.
- Точно не знаю, но одно могу утверждать: им сверх тарифа за что-то приплачивают. Товарищ Генрих, вы влиятельный большевик. Не можете ли вы подсказать кое-кому - надо рабочим урезать зарплату, чтоб не было соблазна… Вы понимаете, о чем я говорю?
- Понимаю, понимаю… - Удрученный товарищ Генрих погрузился в раздумья. Продолжил не сразу. - Если б знали вы, с какой светлой грустью вспоминаю я детство и юность свою. Отцу-аптекарю помогал толочь порошки в ступе, бедным помогал, иногда бесплатно отпуская лекарства… Да что там говорить… Товарищ Надежда! - Голос его окреп. - Аппарат у меня малюсенький, людей нет, и за синагогой смотреть, и за депо, и за вокзалом - да тут разбросаешься. Давайте так: как только ночью муж ваш покинет дом - вы сразу мне позвоните. Да вообще звоните, мало ли что, балерины путаются под ногами, солистки разные… Только не звоните из Кремля, лучше из автомата на Ильинке, деньги на телефон я выделю вам и дам под расписку. Договорились?
III.
Один из грузчиков, со смаком хлебавший густые щи из котелка, обглодал затем индейку, вытер губы бумажной салфеткой и с удовлетворением заметил, что, к счастью, кое-кто лишен у нас права на высококалорийную пищу, разных там уголовников кормят из рук вон плохо. Другой грузчик, поглощавший пышные сырники со сметаной, вспомнил: вот вчера дневная бригада разгружала вагон, а рядом - заключенные в товарняке, так ребята сбросились и дали заключенным кое-что из еды, не подыхать же им.
Сидевшие за столом не одобрили, однако, зряшного хлебосольства дневной смены, многие даже возмутились: да разве можно так пособничать, преступники есть преступники, пусть несут наказание по всей строгости законов, нечего их подкармливать! Гул начал стихать, когда Иосиф поднял свою покалеченную руку. Он, не одну тюрьму прошедший, был другого мнения. Советские все же люди в товарняке том были, советские! Оступились, временно потеряли нравственную стойкость, но - исправятся же! Перекуются, как многие на строительстве Беломорканала. Правда, инициативу сотоварищей из другой бригады поддерживать не стоит, но тех, кто поделился пищей с ними, - надо поощрить в приказе, надо бы узнать их фамилии и сообщить администрации. А узнает и сообщит…