Так сложилась судьба, что я еще раз попал в места своей ссылки, когда добровольцем отправился на целину. Ехали мы туда из Москвы семнадцать суток, за это время в поезде умерли пять человек. По приезде троих убили местные. Каким-то проклятым оказался этот Казахстан.
В 1999 году меня признали репрессированным, прибавили девяносто восемь рублей к пенсии. А в 2004-м приняли новую редакцию закона «О реабилитации», и надбавку отменили.
Бухтиярова Галина Анатольевна, 76 лет
Я родилась в Баку. Мой отец Тищуков Анатолий Степанович был начальником железнодорожных путей Закавказского округа. В 1937-м его забрали. Привезли в НКВД и говорят: «Вы участвовали в заговоре против секретаря ЦК партии Азербайджана Багирова, сейчас вас допрашивать будем». Он: «Да вы что!» Через пару дней они говорят маме: «Приходите в НКВД и уговорите его дать показания». Он, конечно, отказывался.
Месяцев пять они с ним мучились, а потом сказали: «Вы все равно будете осуждены. Но если не сознаетесь, получите высшую меру, а сознаетесь - поедете в лагеря. Выбирайте». В конце концов он им что-то подписал. Но поставил условие: свидание с женой. Свидание ему дали. И когда мама пришла, он ей сразу сказал: «Зина, я отсюда не выйду. Сделай все, чтобы сохранить Галю».
Уже взрослая, я обращалась в прокуратуру. Там мне выдали справку о том, что папа умер в 1943 году, но позднее пришла другая: «Расстрелян на месте в городе Баку». Где именно расстрелян, я так и не поняла.
Прошло немного времени после ареста отца, и они вновь явились к нам с обыском. Соседей вызвали как понятых, перерыли бумаги, ничего не нашли, но почему-то забрали все фотографии. И говорят маме: «Поскольку он признался в участии в заговоре, мы теперь имеем полномочия арестовать вас как жену врага народа. Дочь вашу тоже заберем, оставить не можем, у нас инструкции». Потом нас с мамой разделили, и меня, шестилетнюю, отправили в специальный приют для детей врагов народа. В приюте к нам начальники и охрана так и обращались: «Эй, вражина!» Воспитателей сначала не было, одни молодые, спортивные мужчины-энкавэдэшники. Попросишь что-нибудь, а они в ответ: «Успокойся!» И хлопнут дверью. Я все время врала, что хочу в туалет, думала: выйду и увижу маму. Меня провожали туда и обратно. Жили мы, дети врагов, в одной комнате несколько дней. Потом нас посадили в телячьи вагоны и отправили на Украину, в село Высокополье. Поселили в доме с узкими оконцами, который с трех сторон был обнесен высокой изгородью. С четвертой - глубокий обрыв, а внизу Днепр. Кругом, как во взрослом лагере, колючая проволока и солдаты; им запрещали говорить с нами.
На всех у нас была одна большая комната и один воспитатель, офицер НКВД с педагогическим образованием.
Он рассказывал о планах партии, сталинском гении и даже водил в кино. Убеждал, что мы, когда вырастем, станем настоящими коммунистами. В комнате были нары в два и три этажа. Общались мы по ночам, чтобы было незаметно. Мальчики и девочки в одной комнате. Каждый рассказывал про свою семью. А нам все время кричали: «Молчите! Меньше говорите!» Кормили ужасно. Бросали в комнату через дверь буханку хлеба, одну на всех. Мы разрывали ее на части. Дрались: «Оставь мне, оставь мне!» Когда нас выводили на улицу, мы ели даже траву. А еще выдергивали репу и ели ее немытой, это считалось лакомством.
Туалет был один на всех, он же служил карцером. Кого-нибудь закроют в нем в наказание, а остальные в это время в туалет не ходят. Карцером наказывали за шум, плохо убранную постель и плохую выправку в строю. Чуть двинешься, сразу: «Тищукова! Сейчас я тебя по морде! Стой смирно! Ты не дома!» Били в основном по голове специальной палкой с куском резины.
В 1941- м прямо в июне начались бомбежки. Нас собрали, вновь погрузили в телячьи вагоны и на большой скорости повезли на восток, в Урюпинск. Кормили здесь немного лучше, чем в Высокополье. Один раз в день давали баланду с макаронами и нечищеную картошку. Но на еду отводилось десять минут, и уходили мы всегда полуголодными. У меня отнялись ноги. Доктор пришел и говорит: «Галина, ничего страшного, скоро встанешь». А сам не верит. Но, как ни странно, это подействовало: меня действительно отпустило, и я встала. У нас были учителя, немцы Поволжья, которые особенно упирали на немецкий язык. Говорили: «Вам это очень пригодится». И все время пугали: «Вот придут фашисты, они уже близко». Кругом бомбили. Потом, когда немцы приблизились, мы бежали из Урюпинска. Нас везли на поезде. Налетали самолеты, наши или немецкие, не знаю. Как-то последний вагон полностью разбомбили, от него осталась одна яма. Переждали войну на Южном Урале, в районе Перми. Когда война закончилась, я уже вела более или менее нормальную жизнь. После 1953 года, как и все остальные, добилась реабилитации отца.