Пересек улицу Кирова, свернул на Талнахскую, потом на Павлова, пройдусь по абрикосовой, сверну на виноградную, хотелось гулять и гулять по этим тихим строгим норильским улицам, не спеша вышел опять на Ленинский, пошел к площади Металлургов. Стало понятно и очевидно, что Норильск задумывался как очень красивый город, заполярный чудо-город, «город-сказка, город-мечта», как поется в одной довольно дурацкой песне, сияющий прекрасный город будущего, и это отчасти удалось. Только очень предвзятый человек может сказать, что суперпроект «Норильск» не удался, сам факт, что в таком совершенно не пригодном для жизни месте существует такой большой город с необходимой инфраструктурой и промышленностью мирового уровня, следует считать чудом и победой. Проблемы разве что с фасадом, фасад, то бишь внешний антураж, у города не особенно блестящий, не такой, как задумывалось, не выглядит он сияющим чудо-городом, недаром на домах везде висят таблички про обрушение фасада, да, с фасадом проблемы, и, конечно, с экологией, и еще очень жаль, что трансарктическая магистраль заглохла и электрички отменили.
На Ленинском около мэрии развлекается, как может, местная эмо-молодежь. Из магнитофона доносится громкая, но не особенно омерзительная музыка. Прошел еще пару кварталов, посидел на веранде летней кафешки.
Удивительно, но за эти неполные два дня я как-то привык к Норильску. Не то чтобы полюбил или там сроднился с ним, разумеется, нет, а вот именно что привык. Самую малость, но все же. Немного привык к его строгим улицам и красивым облезлым домам. К его диковатым индустриальным пейзажам. Промелькнула даже мысль, что если бы вдруг возникла необходимость провести здесь несколько месяцев, не больше, в длительной командировке, например, за хорошее вознаграждение, это не стало бы большой проблемой. Конечно, зимой здесь люто, но ничего, как-то, наверное, можно выжить, люди ведь живут. Здесь можно жить, да. Хотя лучше все-таки жить не здесь, а в более приспособленных для этого местах.
IV.
Перед вылетом из аэропорта «Алыкель» Ил-86 снова начудил: выехал на взлетку, проехал ее своим ходом из конца в конец, лихо развернулся прямо на полосе, как какая-нибудь «Волга» на загородном шоссе, потом остановился, врубил двигатели на всю катушку, разогнался и полетел в Москву.
В Домодедово купил «Спорт-Экспресс». Выяснилось, что в первом туре чемпионата России по мини-футболу «Норильский никель» продул ЦСКА со счетом 0:5. Почувствовал что-то вроде легкой досады, чему немало изумился.
Электричка ехала из аэропорта в Москву мимо зеленых лесов и полей. Надо же, деревья, высокие, с густой зеленой листвой. В Норильске с деревьями напряженка, вернее, их там вообще нет, то есть совсем. А тут - зеленые деревья.
Если кто скажет, что в Москве нечем дышать и вообще плохая экология, то он… в общем, он будет не прав.
* МЕЩАНСТВО *
Эдуард Дорожкин
Партита для тяпки соло
Эволюция загородной жизни
Кто- то точно подметил, что с понятием «дача» по глубине может соперничать только понятие «Бах». Борис Пастернак, узнав от Лидии Чуковской о своем исключении из Союза писателей, задал один-единственный вопрос: «Как вы думаете, дачу отнимут?» Нобелевского лауреата, культового поэта, интересовала не судьба написанного и даже не будущее семьи, над которой очевидным образом нависла опасность. Страх за себя, за родных и за написанное был ничтожен по сравнению с ужасом от возможной потери дачи в Переделкине. «За забором сеет репу и бурак запредельный член Литфонда, Пастернак», -напишет потом Андрей Вознесенский, обосновавшийся по соседству, в бывшей фединской даче.
Любовь русского человека к даче поистине беспредельна и частенько запредельна - потому что иррациональна, неразумна и опасна. Писательский поселок в Переделкине - отличная иллюстрация той часто оспариваемой сейчас мысли, что А. П. Чехов был выдающийся знаток русской жизни и пророк похлеще Достоевского. Распиленный пролетарскими писателями на гектарные участки сосновый бор, принадлежавший вместе с главной усадьбой роду Самариных, - совершеннейший «Вишневый сад», только без признаков символизма. Вся дачная история России - история разрезания чьего-то чужого большого на свое, но маленькое. Процесс неостановимый, необратимый - и оттого, как ни горько это сознавать, он представляется абсолютно закономерным.