В 2006 году вышел в свет сборник «Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946», куда вошли материалы начатого Берией расследования дела Ежова. В одном из опубликованных документов Михаил Фриновский отмечает, что и сам он, и Ежов участвовали в заговоре «правых», и оба были очень обеспокоены арестом Бухарина и Рыкова, т. к. избежать его было невозможно. Далее Фриновский отмечает, что, опасаясь разоблачения, Ежов накануне процесса беседовал с Бухариным и Ягодой, обещая сохранить им жизнь, если его причастность к заговору останется нераскрытой, но после вынесения им смертного приговора не сделал ничего, чтобы сдержать свое слово.
Возможно, даже, наоборот, что он настоял на скорейшем приведении приговора в исполнение, поскольку, по словам Фриновского, назначение Берии заместителем наркома НКВД в августе 1938 года Ежов воспринял как признак недоверия к себе и тотчас приказал выяснить, расстреляны ли его бывшие ближайшие подручные, способные дать против него компрометирующие показания.
Скорее всего он просто не верил, что «Коля-балаболка»[57] способен держать язык за зубами. Фриновский рассказывает, как Ежов заверил другого своего бывшего коллегу, представшего на скамье подсудимых того же процесса, — Буланова, что будет просить о его помиловании, если только тот не даст показания о причастности к заговору верхушки НКВД. Но случилось иначе: как отмечает Фриновский, Ежов устроил все так, чтобы Буланова расстреляли первым, хотя впоследствии всегда высказывал сожаление о его смерти. Обещания такого рода, по-видимому, давались и Бухарину.
Объективное рассмотрение всех известных сегодня исторических свидетельств приводит нас к выводу: Бухарин должен быть признан виновным по крайней мере в деяниях, в которых он сам покаялся в признательных показаниях от 2 июня 1937 года, а затем подтвердил их на открытом судебном процессе 1938 года. Конечно, такое умозаключение носит неокончательный характер, но так дело обстоит со всеми историческими исследованиями. Следовать принципу непредвзятости — значит осознавать необходимость пересмотра любых (и в том числе наших собственных) исторических оценок в случае появления новых либо неизвестных доселе документальных доказательств.
Однако сегодня историки единодушно сходятся во мнении, что Бухарина нужно считать невиновным. Но почему? Как представляется, утверждать что-то иное просто идеологически опасно.
О самом Бухарине и условиях его пребывания на Лубянке, его показаниях на следствии и в суде, его письмах и ходатайствах сегодня известно гораздо больше, чем о любом другом подсудимом всех трех московских процессов. Значительно пополнились наши знания и о его реабилитации, и в том числе — об отсутствии в Генеральной прокуратуре, Верховном суде и у членов реабилитационной комиссии Политбюро ЦК КПСС каких-либо доказательств лживости бухаринских признаний или фактов принуждения к ним.
Между тем в тех своих признаниях Бухарин фактически изобличил подсудимых всех других московских процессов. Он дал развернутые показания, свидетельствующие о наличии крупномасштабного заговора с целью свержения Советского правительства, организации убийства Сталина и других руководителей, совершения диверсий и актов вредительства, приуроченных к началу войны. Бухарин, к примеру, подтвердил, что Тухачевский и другие командиры Красной Армии разрабатывали планы подготовки вооруженного свержения Советской власти, для чего установили связи с военными кругами Германии и Японии. Бухарин также сообщил, что ему было известно о переговорах, которые Троцкий вел с нацистами и японскими милитаристами.
Признание виновности лиц, осужденных на открытых московских процессах, неизбежно влечет за собой необходимость развенчать парадигму советской истории, сконструированную в годы хрущевской «оттепели». До того времени историки-антикоммунисты допускали возможность заговоров, организованных против Сталина и его ближайших соратников, и расценивали их как логически оправданное стремление противостоять «репрессивному режиму».